Ледвин осел на пол, из груди виднелся конец вражеского меча.
— Всё кончено, ихнар, – прохрипел гурн из клана Арсы, вытаскивая
меч из последнего нашего защитника.
Я могла бы призвать магию и заставить Ледвина встать, заставить
снова защищать нас, но кровь говорила мне, что нет… нет! Этот порыв
не принесёт мне ничего, кроме отсрочки моей смерти. А она случится,
потому что, как только они узнают, что могу переходить грани и
вдыхая жизнь в то, что мертво, расправятся со мной.
Жестоко и беспощадно.
Такая магия всегда ценна, но и боятся её до безумия, особенно,
когда она есть внутри женщины.
И конечно не гурнам из клана Арсы… Олвог Арса, их глава,
ненавидит женщин, особенно одарённых, особенно снежных…
Для меня это приговор, потому что, если увидит меня, мне придёт
конец, определённо – я собрала все причины для унижения, презрения
и попрания, которые только можно. И для вынесения мне смертного
приговора.
Я женщина, более того, супруга главы клана Шивра.
Я одарённая силой света.
И… я из снежных земель – дочь клана Аякра.
Везение?
Проще убить себя, отправить дух прочь, оставить бренное тело,
призвав к себе силу тьмы, отдавая ей свой свет, чем ожидать того,
что меня ждёт.
Гурны клана Арсы заполнили помещение со стороны входа.
Женщины клана Шивры, переставшего сейчас, кажется, существовать,
вжались в противоположную стену.
Их лица предвидели боль и насилие. Кто красивее, могли получить
более выгодное положение. Те, кто моложе и невинны, ценились больше
всего, но и ждать, что перед тем, как захватчики разорвут наши
одежды, желая насладиться живой добычей, будут что-то узнавать?
Глупо.
Разве только надежда могла теплиться, что совсем девочек не
тронут, потешат себя лишь девами и женщинами старше.
С криком жуткого леденящего нутно протеста, как только воины
шагнули к нам, мать моего супруга пронзила себя кинжалом, призывая
силу проклятого огня.
Пламя окружило её, самая младшая её дочь, Визза, метнулась прочь
от матери, но платье её занялось, охватывая тело. Девочка взвыла от
ужаса, потом от боли. Упала.
Воины застыли, женщины словно живая вода переместились прочь от
горящей стены к ближайшей, но и от врагов подальше.
Я осталась одна, кто не дрогнул.
Пламя же пошло по стене, переметнувшись с тела умершей
матери.
Оно уничтожит нас всех. Самоубийство одной, приговор всем
другим. Отважно. Воины падут, но что это изменит?
Кто-то из женщин, там в обезумевшей, поддавшейся своей участи,
толпе тоже убили себя. Хотя бы без проклятий.
— Ихнар, спасииии, – взвыла младшая сестра моего супруга. Огонь
уже спалил юбку и сейчас перешёл на ноги, переползал выше по
ткани.
Остановлю это – спасу всех кто в комнате…
За что? И надо ли?
Но меня учили, что самое ценное – это жизнь. Пока ты жив… жив…
ради мучения? Быть может…
— Какого ярва, – ворвался в мои мысли грубый голос.
Мужчина метнулся вперёд, расталкивая застывших гурнов, занёс меч
над девочкой.
— Влас, – произнесла я губами, поведя рукой, успокаивая
пламя.
Приговаривая себя.
Пламя стихло, Визза заскулила и поползла ко мне, уходя из-под
меча захватчика.
Он сейчас устремил свой взгляд ко мне. К которой тянулось
проклятое пламя, уходило в руку. Глаза его горели яростью.
Ненавистью.
Как только пламя было собрано мною, он очнулся словно, поднял
меч, направляя его уже на меня.
Что ж… пусть так. Я готова принять эту участь. Пусть. Пусть.
Лучше смерть, чем насилие, чем продажа в утешные дома или на
корабли или огненные храмы… оттуда спасения нет.
— Ты… кто такая? – прохрипел он, всматриваясь в меня.
Пронзительный, страшный… и отчего-то знакомый мне взгляд.
Внутренности содрогнулись.
Я видела его впервые. В крови доспехи и меч, направленный на
меня, грубость в каждой черте лица, которое можно было бы назвать
привлекательным. Волосы светлее, чем у остальных.
