«Верни, что осталось от
цветов,
потому что теперь они пахнут не
только розами, но и тобой».
Филострат (XLVI, 8-9)
Флидабург утопал в лепестках и
закатном солнце. Столица праздновала День благодарения за урожай.
Крыши домов золотились венцами из осенних листьев, а стены —
гирляндами из раскрашенных шишек, которые весь месяц мастерила
городская ребятня. На балкончиках каждого дома покачивались
георгины, под окнами, в небольших цветниках, пестрели флоксы.
Особыми сочными пятнами на улицах были лавки с пирамидами тыкв —
самых разных форм и размеров — навесы которых, как и все перила
города, украшали яркие ленты. Над всей этой праздничной кутерьмой —
что сплетала друг с другом все сословия — раскинулись бравые флаги
оборотней на башне заброшенной ратуши.
Старое, еще деревянное, здание много
лет как было заколочено, но в редкие пиршества оно украшалось
потрепанными временем полотнами. Символика старых семей развевалась
над городом, сплачивая в целом разрозненное братство оборотней.
Давно уж семей тех в живых не было. Три сотни лет, как не правили,
но народ помнил и флаги над ратушей вывешивал. Правящему сословию
хоть это не нравилось, терпели. Все-таки несколько раз в год можно
и закрыть глаза на торжество старой культуры. Потому, возможно,
оборотни к магам относились не как к узурпаторам, а те в свою
очередь никого за культ Зверя не трогали и веру свою не насаждали.
Мирно было в королевстве. Спокойно.
Вот и теперь праздновали горожане,
созвав на главную площадь музыкантов, сказочников и заезжих
жонглеров с факирами. Как раз за этими факирами из особняка из
белого мрамора, наблюдала маленькая Грета, которую не пустили на
представление.
Верховная жрица Вилма ногой топнула:
“Чтобы моя дочь на нечестивом празднике веселилась? Не бывать
этому!” И сколько бы девочка ни уговаривала, грозная колдунья не
поддавалась. А ведь Грете так хотелось на праздник. Прежде она
факиров не видела, а из комнаты сцена за кронами деревьев пряталась
— толком не разглядеть.
Вдруг она услышала щелчок, словно
камешек о витраж стукнулся. Обернулась, а там мальчишка за оконцем
во двор. Друг ее. Частенько к ней через окно захаживал. А что с
него взять? Кот, он и есть кот.
Поспешила Грета к гостю, витраж
отворила быстренько и спрашивает:
— Верн? Ты что тут забыл?
— Я за тобой, — мальчишка заглянул в
комнату и взял ее за руку. — Пойдем, сейчас стемнеет, и начало
пропустим.
— Ты что? Мне нельзя.
— Подумаешь... Давай забирайся. Я
лестницу взял.
Грета выглянула и действительно
увидела веревочную лестницу, что, к ее удивлению, вела не вниз, а
на крышу.
— Что ты задумал? Я не полезу.
— Ну, хочешь, на спине отнесу, —
обиделся Верн.
— Ты мне лучше скажи, зачем мне
туда. Родительский наказ нарушать?
— Там красиво, — улыбнулся он
искренне и потянул ее за руку. — Пойдем. Даже если упадешь, я
поймаю.
— Тоже мне, — фыркнула Грета, а сама
на карниз вылезла.
— Не веришь? Я же оборотень. Быстрее
всех на свете.
— Ты котенок, — ухмыльнулась Грета и
зацепилась за лестницу. — Не дорос еще герцогинь ловить.
Грета и в самом деле была герцогиней
и очень этим гордилась. По праву рождения мало кто мог так зваться.
Да и единственная она сейчас во всем королевстве. Последняя в роду
великих магов. Ни братьями, ни сестрами боги не одарили, потому так
вышло, что титул только она наследовать может. А Верн? Из купцов
зажиточных. К слову сказать, оборотни торговлей очень ловко
занимались, как предки заповедовали.
Флидабург много веков назад на
пересечении торговых путей выстроили, отлично дела их пошли.
Город-коммуна процветал и славился. В те дни в ратуше все вопросы
решались, главные семьи наравне проблемы обсуждали. А потом пришли
маги. Великая сила, с которой мирное по большей части купечество не
справилось. Хотя предки Греты особой кровожадностью тоже не
славились, потому — после непродолжительной войны — как-то все
урегулировалось. Маги объединили земли, сделали Флидабург столицей,
осторожно правили, позволяя оборотням жить практически так же, как
и прежде. Налоги только платить и с вельможами не бодаться. Вот и
старые песни горланить разрешали, хотя жрицы в храме каждый пир
молились с таким усердием, будто это не песни о сборе урожая, жизни
ремесленника и тому подобное, а призыв Зверя.
