1
Солнечный луч упал сквозь окошко и по стене
пробежал маленький солнечный зайчик. Я слышала собственный
истерический крик, испугавший даже кота и мне захотелось дать самой
себе хорошую взбучку, но я уже не могла остановиться. Казалось, что
от моего крика дрожат даже оконные стекла, а примостившаяся на
потолке муха, галопом вылетела в форточку. Я видела собственное
отражение в зеркале и от этого кричала еще больше. Мои красные от
крика щеки раздувались, я хлопала пухлой ручонкой по одеялу, а
второй запустила в стену погремушку. На мне был темно-синий
комбинезон. На голове торчало несколько жидких рыжих волосин. Я —
младенец! Я в теле младенца! Вокруг меня суетятся и пытаются
успокоить какие-то люди. Черт подери, да как такое возможно?? Мне
тридцать два года, я заснула, а проснулась в теле младенца среди
незнакомых мне людей! Я настолько задумалась об этом, что не
заметила, как перестала кричать и что взрослые куда-то подевались.
Я ничего не могу сделать самостоятельно. Я — младенец, в здравом
сознании, в сознании взрослого человека!
Муха подползла ко мне и села на губу. Я
намахнулась погремушкой. Почему-то меня осенило — я не заснула, я —
умерла. А проснулась в новом теле, с новыми родителями! Стало быть,
переселение душ существует... Но почему я все помню? При рождении
человек не помнит, кем он был в предыдущей жизни и все начинает с
нового листа, но я-то помню! И я снова принялась орать. Муха
спряталась в другом конце детской.
Я решила просто понаблюдать за этими людьми и
хоть что-то разъяснить для себя. Опять же в зеркале замаячило мое
безобразное отражение с красными толстыми щеками и редкими рыжими
волосами. Ужасно! Ненавижу младенцев! Как ужасно все осознавать и
при этом быть в теле младенца!
— Посмотри, Шон! — сказала голубоглазая женщина
мягким бархатистым голосом. — У нашего ребенка такой осмысленный
взгляд.
Надо же! Я понимаю, что она говорит!
Вспомнились уроки английского в школе и универе, да и здесь еще не
такого пришлось наслушаться.
Мое отражение в зеркале раздражало до
невозможности. Где мои шелковистые черные волосы, моя белая кожа,
мои большие, живые глаза, мои прекрасные губы! Мои друзья, любимые
родители! Я запустила погремушку в зеркало и начала истерически
рыдать.
— Мэри Кэй, ну прекрати же истерику, — женщина
села возле меня.
"Меня зовут Грэта! И Вы не моя мама!" —
пыталась кричать я, но из моего крикливого рта вылетали только
нечленораздельные звуки. Никогда, никогда не признаю я, что эта
женщина моя мать! О, какая же это пытка помнить все и ничего,
ничего не в силах изменить! Пусть она тысячу раз будет хорошей,
замечатальной, самой лучшей, но это не моя мать!
— Мне кажется, что она лопочет на немецком,
проговорила эта женщина, набивающаяся ко мне в матери.
— Тебе только кажется, дорогая, в этом возрасте
они всегда бормочат что попало, — ответил, видимо, мой новый
папа.
— Мэри Кэй необыкновенный ребенок, — снова
заговорила своим бархатистым голосом моя новоиспеченная мама, — я
поняла это, когда заглянула в ее глаза.
2
Я сидела в люльке, в саду, задумчиво
разглядывая примостившегося на зеленом листике жучка. Эх, если бы я
могла говорить, или хотя бы писать, уж я бы тогда рассказала этим
людям, кто я и что я. Но мое сознание было заключено в теле
младенца, поэтому говорить, а тем более писать, я не могла. Это
удручало, мысли путались. Почему я умерла? Я легла спать и все,
больше ничего не помню. А проснулась уже другим человеком. Может
быть, во сне меня схватило сердце или, например, тромб оторвался.
На сердце вроде никогда не жаловалась.
