Очень сильно болит голова и шумит в ушах, я словно под водой, но при этом дышу, слышу удары собственного сердца и не могу открыть глаза. Меня словно придавило огромной плитой, я обессилена, но при этом могу шевельнуть пальцами руки. Еще немного приходится приложить усилий, чтобы мозг получил сигнал и я почувствовала, как мои ослабленные пальцы сжимают ткань простыни. Мне начинает казаться, что от этого сейчас зависит моя жизнь. Пошевелиться, сделать рваный вдох, застонать – я должна сделать это, чтобы… чтобы что?
Где я? Кто я? Сознание начинает рисовать картинки и я не отличаю, что из них правда. Потому что ВСЁ это правдой быть не может.
Я вижу молодую женщину, кажется, она больна, излишне худая, в старом поношенном платье, она тихо поет песню и гладит меня по голове. Её мелодия знакомая и одновременно чужая. Я точно знаю, что слышу ее впервые, но мозг выдает мне, что это любимая песня в исполнении моей матери.
Я вижу улыбающееся лицо мужчины, он поправляет искусно выполненную бутоньерку на костюме, наклоняется, шепчет мне что-то. Мы фотографируемся у белоснежного лимузина, вокруг так шумно.
Я различаю только слова “моя жена”, “люблю”, “Майорка”. Передо мной возникает песчаный берег моря и я резко окунаюсь в воспоминания.
Я вышла замуж.
Сегодня!
Почему я лежу? Больница?
Сознание мутнеет и вновь проясняется через несколько минут.
– Она не переживет эту ночь, уйдет следом. Очень слаба. Готовьтесь хоронить их вместе.
– Бедная… Как их жаль…
– И нам тут оставаться нет надобности. Нужно послать письмо казначею.
Небытие.
Мне бы набраться немного сил. Пока там кого-то вместе похоронят, почему об этом говорят тут? Что за больница такая?
Громкий стон, кашель разрывает грудную клетку, я с большим трудом разлепляю ресницы.
– Мора! Мора! Ты меня видишь?
Марина я… Не Мора… ”Это не меня” – только успеваю подумать, как моего лба касается прохладная смоченная тряпка, от которой не очень хорошо пахнет какой-то прелостью.
– Н-не-н-на-д-а – выговариваю с трудом, морщась от запаха. Хотя не спорю, это привело меня немного в чувство.
– Хвала небесам! Она говорит! Риан! Риан, иди скорее на кухню, прикажи маленькой госпоже бульон отварить! Там еще осталась трава Рахны? Срочно заварить укрепляющий отвар. Она выживет. Наша девочка выживет!
Женщина выглядела странно. Я пялилась на неё, округлив глаза. Это не больница.
Длинное черное платье в пол, черный платок на плечах, черный чепец, как вдова… о, они же собирались кого-то хоронить… это траур.
– Кто вы? Где я?
“Сирана” – подкидывает память прежде, чем она произносит:
– Сирана я, Мора. Сирана, ты меня помнишь? Когда пройдет жар, ты всё вспомнишь!
Откуда я знаю эту Сирану?
“Горничная” – ответ снова появляется сам, а я изумленно рассматриваю обстановку в комнате. Женщина помогла мне приподняться на подушках, теперь я полулежала на небольшой кровати в центре пустой комнаты с дощатым полом. Одна дверь, одно окно, за которым был солнечный летний день.
Когда мы садились в лимузин, была зима.
– Сколь-ко прош-ш-шло време-ни? – слова давались с трудом, я словно говорила на иностранном, подбирая нужные слова, при этом понимала всё.
– Две недели, маленькая госпожа. Хворь забрала матушку, и Вас чуть не забрала.
Матушку? Я в ужасе глянула на нее. А потом отворилась дверь и пожилой мужчина, шаркая по полу, внёс поднос.
– Отвар маленькой госпоже. Хвала небесам… Хвала небесам… – он продолжал что-то шептать шевеля губами, но я уже не различала.
– Выпейте, маленькими глоточками, давайте, маленькая госпожа, если вы очнулись, хворь позади. Кто снова заговорил, они уже не умирали.
Я прикрыла глаза. Какие жуткие вещи она мне говорит. Протянула руку к кружке с отваром и вскрикнула.
