− Агнешка! Иди немедленно сюда! Агнешка! – надрывалась
бабушка.
В лавке приём товара – настоящий кошмар. Бабушка считала, что я
должна быть сразу и грузчиком, и приёмщиком, и счетоводом… А ещё
успевать нахваливать товар и улыбаться покупателям, что заглядывают
к нам за разными диковинками.
− Агнешка! Вот дрянная девчонка! Опять наверно убежала к пани
Команской за трдельником[1]! – жаловалась она кому-то. Я стойко
пряталась в погребе, между двумя кадушками с мёдом – обычным,
липовым, и особым, что привозил пан Сёрба из Поддубников. Мне
настрого запрещалось пробовать тот мёд, но… где я, и где запреты?
Липовый хорош, нечего сказать, но Поддубники – место особое, там и
нявки иной раз встречаются, под видом простых пани, только белой
как мрамор коже можно их отличить, и появляются ближе к вечеру…
Добрые люди от них спасаются кусочком ладана в кармане, особой
молитвой, написанной на листочке или обычной махоркой – они дым не
выносят.
− Любит девочка сладкое – она ведь совсем ребёнок ещё! – я
узнала хриплый бас пана Сёрбы, что задержался, чтобы купить
бутылочки для зелий и травяной настойки из Преважни. Туда её
привозили по речке Тавре из неизвестной дали. – Я вот не молод, а
трдельник тоже не прочь отведать! – добродушно бубнил пан Сёрба. Не
даром я ему всегда сыпала махорки с довеском!
− Ей не сладкое трескать, а мне помогать надо! Совсем
распустилась девчонка! Никакого с ней сладу! – видать, там стало
совсем жарко, раз бабушка так разоряется. Ой, надо идти, а то
влетит по самые уши!
− Беги! Там столько товара привезли, что панна Арабелла без тебя
до вечера не управится! – как всегда, незаметно, откуда-то из-за
кадушки вынырнула Беата, белая как снег кошка с янтарными глазами.
– Она, думаешь, чего так ругается?
− Бабушка всегда ругается! –попробовала я вяло успокоить свою
совесть.
− Так по делу же! – не отставала Беата. – Если б ты не
отлынивала, да по углам не пряталась…
− Ага! Все коробки перетаскала, всё записала, ценники прицепила,
лавку помыла! – эту считалку составила по бабушкиным указаниям. Она
всегда злилась, когда я начинала её дразнить. – Всем улыбалась,
работала не разгибалась!
− Ну, Агни! Ты же знаешь, что неправа!
Я показала ей язык, вздохнула… Ну до чего же мир несправедлив!
Почему, когда другие в этом году поедут учиться в Карловградский
университет, я должна считать бутылочки из цветного стекла, клеить
этикетки, взвешивать специи и подметать лавку? А всё из-за неё!
Заразы желтоглазой – Беаты, кого же ещё? На самом деле, она,
конечно не виновата и я очень её люблю… Просто в университет
прирождённым ведьмам путь закрыт! Кто ж знал, что я «седьмое
колено» Цибеты Белоглазой? Бабушка колдовством редко пользуется,
мама вообще безо всякого дара… Ох и пофартило…
Не задумываясь, я взяла серебряную ложку, что лежала на только
доставленной кадушке с медом из Поддубников, щедро зачерпнула
янтарной тягучей сладости и сунула в рот. Должна же быть какая-то
компенсация, раз придётся вместо лакомства со свежим лимонадом
таскать коробки и слушать нотации! Тут же невозможно стало усидеть
на месте, беспричинной радостью распёрло грудь. Бабушка шепотом
рассказывала соседке, что за мёдом от пана Сёрбы приходили мужчины,
которые хотели сил добавить − ночью жен порадовать, а женщины от
него бодрились и могли работать дни напролёт… Верю.
− Беги скорей! Не то достанется на орехи! − поторопила
Беата.
− Шла бы ты мышей ловить! – вспылила я.
Коргоруша[2] осуждающе мяукнула, вильнула хвостом и скрылась в
неизвестном направлении, а я поплелась в лавку. Так и есть: у
прилавка стояли шестеро покупателей, терпеливо ожидавших, пока
бабушка рассчитает пана Сёрбу, а за стойкой почти до самого потолка
стояли коробки с новым товаром, ожидавшим приёмки.
