“Главному Прокурору Красноярского края Господину И.В.Пояркову.
Уважаемый господин Поярков Иван Васильевич!
Жители села Ванувара Эвенкийского муниципального района Красноярского края вынуждены обратиться к Вам, так как в селе сложилась крайне опасная криминогенная обстановка. На этом фоне подданные других стран, имеющие лесообрабатывающий промысел в нашей округе, стали активно его продавать.
С 2016 года мы информируем руководство МВД о недостаточности принимаемых ими действий по недопущению преступлений, из которых еще ни одно не раскрыто.
На все наши жалобы – один ответ: недостаточное финансирование полиции.
К концу текущего года немотивированные пропажи участились, что говорит о создании уже организованной преступной группировки.
С каждым разом преступления становятся более дерзкими и открытыми, так как преступники чувствуют свою безнаказанность.
Жители села просят Вас провести проверку хода расследования уголовных дел, возбужденных по фактам пропаж неповинных граждан с полной отработкой всех версий совершенных преступлений.
Просим принять все меры к раскрытию и выработке профилактических мер в целях снижения числа преступлений.
Просим Вас взять под контроль ход расследования уголовных дел по нашему району. Дата: 22.12.2018г.
Приложение: копии писем в МВД и копия листа подписей граждан.”
Дубликат этого тревожного письма лежал в кармане молодого человека, одетого в короткую доху из шкуры белого оленя. Решительными шагами на коротких широких лыжах двигался он по мелколесью, которое едва угадывалось под крепким настом.
Отороченные оленьим мехом лыжи приостановились. Мужчина огляделся.
Сердце столичного жителя дрогнуло.
Молчаливо стояли елки, одетые в снежные шубы. Скорее, это были уж не елки совсем, а фигуры огромных животных, слепленных между собой по двое и по трое с грозной целью – похоронить любого смельчака под многотонным грузом снега со своих ветвей.
– Эх ма, тру-ля-ля, – только и проговорил молодой человек, да и пошел дальше.
Рядом семенила не менее чуждая городу «бесшеяя» фигура. Свойственную национальной сибирской одежде иллюзию давали меховые ее части, слившиеся друг с другом. Этот скафандр изготовляется по целиковой выкройке, включающей в себя все: тулуп, шапку, штаны, унты, рукавицы. Лишь в этаком облачении человек может выжить в тайге при экстремально низких сибирских температурах.
Юркий низкорослый «тайгонавт», окруженный выдыхаемым паром, причитал:
– Это ничего странного, что мертвецы. Ну и ничего. У нас тайга, тундра. Здесь много смерти. Под каждой ногой трупы. Из них растет наша жизнь. Так говорят шаманы. Только если недавно или если мы похоронили родственника, то обходим стороной.
Они пересекли белую пустошь с торчащими прутьями мелколиственника и приблизились к бревенчатому нагромождению, состоящему из «сросшихся» двух изб. Тот, что в белой дохе, сбросил лыжи и шагнул на ближнее крыльцо…
– Погоди, – заорал проводник, так что первый резко остановился. – Опасно! Надо нужные слова сказать!
Тот, что в дохе, оглянулся.
Шевелюра с иссиня-черным блеском показалась ему сверху вороньим крылом. Глаза-щелочки глядели неодобрительно, без маломальского желания сделать скидку на европейское невежество.
Мужчина почувствовал, как заряжается от провожатого непонятным недружелюбием. Это привносило лишнего перчику в его, хоть и рабочую, но довольно экзотическую поездку.
– Мели, емеля – твоя неделя…– буркнул он.
В который раз по приезду сюда, внутри напряглась невидимая жилка. Невольно подчиняясь, он застыл в нетерпении.
– Говори ж! – поторопил он. Досадно, что ему, настроенному главенствовать, чему обязывает положение, приходится сообразовывать свои действия с местным «тормозом». Он добавил тихо, в расчете, что «абориген» его расслышит: – Ох уж эти мне жители тундры!
