20 октября 7176 года от сотворения мира (30 октября 1667 года), село Караулово
Под низкими сводами подземной палаты Разбойного приказа, что был на окраине села, воцарилась тишина. Дьяк Бухвостов отложил один документ, достал из простого темного дерева ларца другой. Развернул, поднес поближе к свету. Нашел нужное место и начал читать:
– В прошлых и в нынешнем годех приезжают в Вологду к чудотворному образу пресвятой Богородицы Смоленския, сопривозят с собою всяких чинов людей, различными скорбьми одержимых…
Дьяк откашлялся, подслеповато сощурил глаза и раздраженно отодвинул свиток от себя:
– На, читай лучше ты.
Василь вышел из тени на освещенный свечами круг. Взял документ и продолжил чтение:
– И у которые приезжие люди, и вологжан посадских людей жены и дети, одержимы от нечистых духов, страждущие, в божественную литургию и в молебное время мечтаются всякими различными кознодействы и кличут в порче своей стороны на уездных людей, что де их портит тот и тот человек. И в прошлом году страдала от нечистаго духа безвестная девка Настаська, а кликала в порче своей на вологжанина посадского человека, на Федьку Якимова; и по твоему, великаго государя указу, по тое Настасьи выклички, тот Федька Якимов взят в Москву и кончился злою смертью.
Дьяк сидел в кресле и монотонно кивал головой, когда Василь перечислял многочисленных утерпевших от колдовских козней.
– А ныне та Настаська и уездные люди, страждущие от нечистых духов, кличут в порчах на иных вологжан посадских людей, – на Ивашку Телегина сотоварищи.
– Хватит, Василь Казимирыч… ясно все и так.
Василь замолчал. Потом подошел к столу и положил документ перед дьяком.
– Челобитную эту вологжане в съезжей избе воеводе сложили. Вот… – дьяк ткнул сухим пальцем в свиток. – Чтобы нам всем посадским людишкам в том не погибнуть, и в пене, и в опале не быть; а кто тех страждущих, скорбных людей портит, про то мы не ведаем!
Он закончил читать и пристально посмотрел на Василя.
– Ведуны, ворожеи, кликуши, колдуны… как из бездны адовой валят. А за ними нечисть приползет. Помяни мое слово, прости. Господи! Да уже поползла…
Дьяк замолчал. Встал из-за стола, с шумом отодвинув кресло. Подошел к Василю. Дьяк Бухвостов был небольшого роста, сухой и жилистый, на полголовы ниже литвина. Но не просто так он был начальником Разбойного приказа. Было в нем такое, что заставляло даже старших бояр отводить глаза от его взгляда.
– Дело у меня есть для тебя, Василь Казимирыч. Сразу скажу. Облажаешься – не сносить тебе головы. Справишься… С правой стороны от меня встанешь!
Василь молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Только пот, выступивший на лбу, передавал его волнение.
– Сидит в заточении в Кирилловом монастыре Мишка Иванов. Ужо четырнадцать годов как. За чародейство, косный развод и за наговор. Так, недавно тот Мишка подал от себя весточку, незнамо каким способом сподобился, но его грамотка до меня дошла. Так вот. Написал он, де в монастыре и окрест его чудные дела творятся. Волхвы да воры, что кишеть стали, аки черви, ищут перстень царицы своей – Мары поганой. И коли найдут, власть он даст им над живыми и мертвыми.
Дьяк замолчал. Чуть отодвинулся назад, чтобы лучше видеть глаза Василя.
– Я знаю, ты паря ученый, съезди, разберись, что к чему. Я велю тебе грамотки с расспросов и допросов подобрать. Почитай сперва, а потом в путь-дорожку.
Бухвостов говорил мягко, почти по-отечески. Похлопал Василя по плечу и пошел в сторону стола. На полпути остановился и обернулся:
– Ты, Василь Казимирыч, если перстенек тот найдешь, смотри, не удумай чего. Знаю я вас, перекрестов. Дурь какая в голову придет тебе. И не пеняй тогда. На любое ведовство молитва есть святая! А на измену казнь скорая. Не успеешь моргнуть, как руки-то да ноженьки пообрубаем, и будешь головушкою с шестка высокого окрест смотреть.
