87 год 4 эры. 3 день сезона
парящего дыхания.
Нуаркх сидел в полутемной каюте,
спиной к двери и лицом к деревянной стене. Он принадлежал к народу
тоннельников [1] с Урба [2] и
родился когда-то в касте Солдат. Судьба, уготовленная
королевой-матерью, прослеживалась в каждой черте его внешнего вида.
Жилистое тело покрывал прочный болотно-зеленый панцирь, усеянный
зазубренными шипами. Даже ладони ощетинились загнутыми крюками, а
длинные пальцы венчали когти. Выпрями он спину и зигзаги ног, то
вытянулся бы на два с половиной метра. Две длинные руки, на каждой
по паре локтей, лежали на подобранных коленях и лениво взбалтывали
откупоренную бутылку сидра.
Вязкие капли обжигающего пойла текли
по четырем зазубренным жвалам Нуаркха и исчезали в копне
чувствительных отростков, которые напоминали короткую бороду.
Длинные отростки украшали и скальп, становясь подобием неряшливой
шевелюры, в которой позвякивали цветные колечки. На остром лице,
прикрытом угловатой костяной маской, остался один выразительный
грязно-желтый глаз. Он вспыхивал раскаленным диском, когда к нему
прикасались заблудшие солнечные лучи. Второе веко было заштопано
грубой кожаной нитью.
Под ногами скрипел и плавно
покачивался пол, на стенах тускло мерцали осветительные кристаллы.
За рядом круглых иллюминаторов клубился густой сизый туман,
проносились комки мокрой земли и бушевали песчаные бури. С палубы
доносились приглушенные крики команды, мачта потрескивала под
напором непредсказуемого ветра Перекрестка Миров
[3].
Нуаркха безразлично рассматривал
царапины, обезобразившие аккуратные доски его комнаты, и методично
вычищал мелкие щепки из-под когтей. Он пытался удержать в памяти
детали ночного кошмара, от которого очнулся пару минут назад.
Пугающие видения давно перестали удивлять. Снова были ножи,
вонзающиеся в спину, и холодные глаза, пристально следившие из
темноты. Сознание и сейчас рисовало угрозу за сгорбленной спиной,
но Нуаркх не позволял себе оборачиваться и не развеивал неприятные
наваждения. Он прислушивался к тревоге, зреющей внутри, будто
надавливал на болезненную рану, и пытался привыкнуть к страху.
За последнюю дюжину лет эти странные
практики не принесли никакого результата, напротив Проклятье Урба
неуклонно усиливалось. В детстве панцирь Нуаркха был полупрозрачен
и мягок, а Проклятье Урба лишь ненавязчиво напоминало об опасности
и не позволяло надолго расслабляться. Постепенно тревога набирала
силу и переставала уходить. Когда Нуаркху перевалило за сотню лет,
Проклятье уже не помогало, но пыталось убить. Ощущение
надвигающегося рока отпускало только, когда тоннельник стоял перед
лицом реальной смертельной опасности. Нуаркх все чаще бросался в
авантюры и все меньше отдыхал, панцирь покрыли неисчислимые
борозды, черную кожу обезобразили бугристые шрамы. Как и все дети
Урба Нуаркх не старел, но Проклятье еще никому не позволило прожить
больше полутора веков.
За спиной послышались торопливые
шаги, на этот раз настоящие. Мягкие башмаки сначала шоркали по
коридору, но потом нерешительно замерли перед закрытой дверью.
Нуаркх выдохнул и натянул на жвала маску-переводчик,
инкрустированную светоносным кристаллом.
‑ Не мнись, Лантри, заходи, ‑ измятая
тряпичная маска преобразовала глухие щелчки в монотонную речь на
общем языке. За стеной раздался удивленный вздох, невысокая девушка
осторожно отворила дверь.
Лантрисс Калменхайм держала в одной
руке блюдо с печеной сизокрылкой, а в другой бутыль терпкого
Афритового сока. Внешность ее была заурядной, но не отталкивающей:
не слишком изящные, широкие скулы, вздернутый нос с расширяющейся
кверху переносицей и шестью ноздрями по бокам. Платиновые волосы
были убраны в растрепанную косу. Тонкие губы девушка нервно
поджала, ее пышные щеки покрывал нездоровый румянец. В ореоле
темных синяков бегали полностью сизые глаза. Невысокая, две ноги,
две руки, не слишком стройная фигура и кожа с зарождающимися
морщинками. Обычная Надоблачная Хинаринка