Тихое сентябрьское утро. Робкие солнечные лучи безжалостно терзают длинную черную тень, отбрасываемую одним из небоскребов Москва-сити. Могучее изогнутое тело башни «Эволюция» из стекла и бетона, словно древний Колосс возвышается над соседними зданиями. Линия рассвета медленно сползает по его граням, возвращая теплые краски все новым и новым этажам.
Проходит едва ли больше пятнадцати минут и солнечный свет проникает почти повсюду. Истончая предрассветные тени, он словно прибой растекается все дальше от скопления небоскребов.
Солнечные лучи скользят по широкому безлюдному Арбату, освещая пыльные витрины магазинов. Некоторые из них разбиты, из нескольких уродливыми пластиковыми корягами торчат руки и ноги поваленных манекенов в новинках застывшего времени. Одежда из коллекции две тысячи двадцать восьмого года – года начала апокалипсиса мирового масштаба.
Свет устремляется дальше, просачиваясь на узкие улочки и тупиковые переулки. Ни из одного подъезда не выходят люди, ни на одном тротуаре не идет случайный прохожий. Только цокот изрядно стоптанных металлических набоек на моих каблуках нарушает тихую идиллию пустынного переулка.
– Да, оставьте меня в покое! – задыхаясь на бегу кричу я.
Завернув за угол, я останавливаюсь и прислоняюсь спиной к шершавой поверхности стены. Мое сердце бьется громче, чем только что стучали подошвы ботинок по тротуару. Я расстегиваю молнию на серой куртке-бомбере, с ярко-желтой цифрой тридцать на спине, и прижимаю тонкие руки к короткому топу.
Грудь вздымается словно бешенная в такт движениям изможденных легких. Все еще пытаясь восстановить дыхание, я обращаю внимание на свои ноги. Черные ботинки на высокой шнуровке выглядят изрядно изношенными – словно кирпичи ими пинала. До чего обидно – и месяца их не проносила.
– Аргрхыр, – тихо, но отчетливо раздается из-за угла.
– Вот же…! – вырывается из меня и я наспех зажимаю рот рукой.
Надоедливые зомби – они хоть и медлительные, но, похоже, совсем усталости не чувствуют. В последнее время приходится бегать гораздо чаще. Да что там в последнее время – за два года этого ожившего безумия я бегала чаще, чем за все свои двадцать лет жизни.
Ой, точно! Сейчас же уже двадцать девятый – в этом ноябре мне стукнет двадцать один. Мои мысли прерывает новый хриплый рев. Следом за рычанием гниющих глоток из-за угла раздается звук дюжины шаркающих ног. Они совсем близко.
Мои волосы, на той неделе неряшливо обрезанные до плеч, насквозь промокли от пота и неприятно липнут к лицу. Привычными движениями я убираю их за уши и осторожно подхожу к углу дома. Я стараюсь двигаться как можно тише и с опаской выглядываю на улицу.
Не меньше десятка мертвяков плотной группой медленно бредут в мою сторону по тротуару и проезжей части. Подошвы их ботинок отчаянно шаркают по асфальту, словно каждый шаг дается воскресшим трупам с огромным трудом. Я бегу так быстро, насколько позволяют мне изможденные усталостью ноги и все же мертвяки настигают меня. До моего ненадежного укрытия трупам остается пройти не больше пятнадцати метров.
Я рывком возвращаюсь за угол и прижимаюсь к стене всем телом. Едва успевшее успокоиться сердце, вновь начинает биться с удвоенной скоростью. Так, спокойно Дарья – сосредоточься и найди выход!
Уже много лет нет никого, кто мог бы заботиться обо мне и я давно привыкла решать все сама. А еще, кажется, привыкла обращаться сама к себе по имени. Одиночество никого не щадит, но мне так даже лучше.
Бегло осматриваю стены домов. В узком переулке обнаруживаются три двери. Ближе всех ко мне та, что ведет в подвал дома напротив, а в паре метров еще одна – возможно за ней какая-то подсобка. Дальше всех виднеется простая деревянная дверь углового подъезда жилого дома, к стене которого я до сих пор прижимаюсь. Времени почти не остается – скорее!
