Глава 1: Память
Дорога в Миллбрук вилась через холмы, сбегающие к побережью, словно старая мелодия, которую Адриан Кастеллано пытался забыть шестнадцать лет. Он сжимал потрепанную кожаную ручку чемодана; автобус петлял по шоссе, с каждым поворотом возвращая его к месту, где время застыло.
За окном мелькали луга, усыпанные одуванчиками; красные амбары, потрепанные ветром и дождем; и вездесущие персиковые деревья в пышном розово-белом цвету, чьи лепестки кружились в мае. Соленый ветер, долетавший с побережья, подхватывал их, прижимая к стеклу автобуса, будто они хотели шепнуть что-то. Иногда сквозь листву вдалеке доносились крики чаек – звук, который он тоже пытался забыть.
Май в этих местах был коварным. Природа расцветала с дерзкой щедростью, будто дразня его, заставляя чувствовать жизнь. Лепестки падали, он смотрел на них, стиснув зубы с таким ожесточением, что, казалось, мог прогнать прошлое одним усилием воли. Его пальцы теребили ремешок камеры – Nikon D850, верного спутника, ловившего мир в кадры.
Автобус остановился у придорожной забегаловки, где тускло мигала неоновая вывеска. Адриан шагнул на тротуар, поймав свое отражение в мутном стекле двери: тридцать лет, темные глаза, под которыми залегли тени от бессонных ночей, лицо человека, запечатлевающего лишь чужие истории. Фотограф-путешественник, как он представлялся редакторам. Человек, который превращает жизнь в кадры, чтобы не жить ею самому.
Задание было обманчиво простым: сфотографировать исторические крытые мосты Миллбрука для летнего номера об архитектуре. Простым, если забыть, что Миллбрук – это дом. Место, где каждый угол, каждый запах травы, шорох листвы хранит отголоски утра, когда его мир раскололся, как стекло под ударом молотка.
Он вошел в едальню, где воздух пах подгоревшими тостами, дешевым кофе и чем-то неуловимо знакомым – быть может, детством. Заказал черный кофе и сел за стойку, вдыхая горький аромат, смешанный с запахом старого линолеума и жира от сковородки. Тупая боль в висках, спутница последних недель, напомнила о себе, пульсируя, как метроном, отсчитывающий его усталость. Стресс, недосып, слишком много городов, слишком мало покоя. Он достал из внутреннего кармана пиджака упаковку Бруфена, проглотил две таблетки, запив их кофе, и поморщился – горечь осела на языке.
Телефон завибрировал, выдернув его из мыслей. Сообщение от Дэвида Кима, редактора: «Вернулся в родные края? Жду первые кадры уже завтра».
Адриан усмехнулся, но улыбка вышла кривой. Дэвид знал ровно столько, чтобы задеть за живое, но не ранить до крови. Он был одним из немногих, кому было известно, почему Адриан уехал из Миллбрука, но не знал всего. Никто не знал всего.
«Все под контролем. Завтра пришлю», – напечатал он, хотя контроль был весьма хрупким.
Воспоминания теснились в голове. У дороги стоял выцветший указатель: «Миллбрук – население 3247». Цифра застыла, как в янтаре, с тех пор как он уехал. Маленькие города не растут, они ветшают, теряют краски, сохраняя лишь тени. Адриан сунул руку в карман джинсов и пошел вперед, чувствуя, как асфальт отзывается под его частыми шагами и тяжело катящимся чемоданом.
Он не собирался задерживаться. Но решил пройти мимо старого дома. Не останавливаться, не касаться, просто взглянуть. Убедиться, что прошлое уже позади.
Дом стоял на прежнем месте, но выглядел заброшенным: белая краска облупилась, обнажая серые доски, подобные костям под истлевшей кожей; ставни покосились, как усталые веки, сад утопал в сорняках. И все же персиковые деревья цвели – дерзко, пышно, их розовые и белые цветки сияли в майском свете, будто ничего не случилось. Как будто шестнадцать лет назад под их ветвями не оборвалась жизнь.
