По своему значению для европейской и мировой истории Первая мировая война сравнима с Тридцатилетней, если не с Троянской. Ее влияние на политику, экономику, социальную психологию, культуру, национальные идентичности, даже на мифологию и архетипические структуры, ощущается до сих пор, и вряд ли будет изжито в XXI или XXII столетиях. При этом, несмотря на огромное количество специальной и художественной литературы, Первая мировая война не вполне освоена европейской цивилизацией, не отрефлектирована, не понята.
«Я предпочитаю мертвую историю. Мертвая история записана чернилами, а та, что во плоти, – пишется кровью».[1] Но великая война 1914–1918 гг. все еще остается фактором современной политики: ей посвящают свои речи государственные деятели, о ней говорят в новостных программах, пишут в популярных журналах. Как и сто лет назад, интеллигенция стран-участниц войны защищает позицию своего отечества с последовательностью, заслуживающей лучшего применения.
Летний политический кризис 2014 года, связанный с гибелью малайзийского «Боинга-777» над Донецком, не только обозреватели, но и публика сравнивали с событиями в Сараево. Впрочем, неделю спустя и о «Боинге», и об эрцгерцоге все уже забыли…
Сравнения поучительны, и корни сегодняшних событий в самом деле уходят глубоко: может быть, даже дальше Первой мировой войны. Но сравнения всегда демонстрируют прошлое в кривом зеркале настоящего.
Великой войне не повезло с историографией. Сразу по ее окончании произошедшие события были слишком близки и болезненны. Центральные державы проиграли войну, их политики и военачальники нуждались в самооправдании, а не в поиске истины. Тем более генералы-победители не были заинтересованы в анализе своих ошибок, а руководство Антанты – в объективном расследовании происхождения войны.
Обычно подобные табу снимаются следующим поколением, но в следующем поколении случилась своя война. Понятно, что Первую мировую войну – сознательно или бессознательно – анализировали с позиций Второй. Между тем Вторая мировая война является не только продолжением первой, но и одновременно ее отрицанием.
Советскому Союзу на первом этапе повезло больше: он не был в лагере проигравших, а смена политической элиты сняла статус «неприкасаемых» с русских политиков и военачальников. Зато советские военные аналитики практически не имели доступа к западным первоисточникам, что резко сужало их документальную базу. Да и обязательный классовый подход, которым советский генералитет в массе своей не владел, создавал ряд проблем. После же Второй мировой войны Союзу стало совсем не до событий 1914–1918 гг., которые воспринимались как абсолютное прошлое, едва ли не доисторическое.
Весьма любопытна бедность альтернативных историй Первой мировой войны в сравнении не только со Второй, но и с Наполеоновскими войнами или внутренними войнами в США.[2] Это обстоятельство отнюдь не компенсируется потоком русских «альтернативок» по Октябрьской революции и Гражданской войне, поскольку революция самым тесным образом связана именно с великой войной, что в большинстве альтернативных версий вообще не принимается во внимание.
Данная книга, конечно, не претендует на преодоление одного из наиболее значимых европейских социокультурных комплексов. Ее задача, скорее, поставить вопросы, нежели найти ответы, наметить схему структурных связей мира 1910-х и 2010-х годов, показать некоторые наиболее простые и естественные альтернативные возможности развития событий великой войны, продемонстрировать читателю скрытую красоту стратегических решений и оперативных маневров. Я стремился по возможности очистить военно-исторический анализ от политического и идеологического содержания, то есть сделать материал «неактуальным».
