Крестилевский выхватил из костра пылающую головню. Рассыпая искры, шипящая дубина пролетела по воздуху и обрушилась на голову Ширка. Рослый торгаш взревел от боли. Схватил щуплого Крестелевского за грудки. Потащил на костер. Битюги-телохранители Крестелевского рванули Ширка за плечи. Опрокинули навзничь и ну давай месить ногами. Нанося удары с оттяжкой, качки всхрапывали, как застоявшиеся кони.
– Прекратить! Не сметь! – рявкнул Крестелевский. Распихивая телохранителей, он с рычанием плевал на обожженную головней ладонь.
Гости повскакали с ковра. Пятеро из них выхватили стволы. Воняло паленым человеческим волосом. Скулил Широк. Половины каштановой завитой шевелюры красавчика как не бывало. Стало так тихо, что слышно было, как булькает коньяк, изливаясь из опрокинутой бутылки на штанину Крестелевского. Константин Валерианович поднял бутылку и, скрипя зубами, стал поливать саднящую от ожога ладонь.
– Костик, лапочка, что с тобой!? – защебетала Катерина, вызывающе красивая девушка в белых шортах, сидевшая рядом с Кристалевским на раскладном стульчике.
Сиреневая под лаком, очень пышная прическа Катерины на маленькой головке удивительно гармонировала с кипенью иван-чая, цветущего вокруг лесной поляны. Единственная среди элегантных блатных, на роскошной лесной поляне девушка чувствовала себя королевой бала. Молоденькой пассии, почти состоявшейся невесте седого пахана, на природе позволено все, даже уважение гостей, смахивающее на угодничество. Но только на природе, в апартаментах девчонка чувствовала себя удачливой шлюхой.
– Давай, лапочка перевяжу.
– Отвали, лярва, пока цела! – рявкнул Крестелевский на разохавшуюся девушку.
Катерина вспорхнула со стульчика, стала отступать от рассвирепевшего именинника. Сжав кулаки, Крестелевский двинулся за девушкой следом, но путь ему преградил мент Вабля.
– Опомнись, Костя!
Лицо Крестелевского стало пепельным. На впалых щеках хронического язвенника прорезались глубокие морщины. Скулы напряглись. Блеск чистых голубых глаз приняли сталистый оттенок.
На мгновение потерявший от побоев сознание, Широк пришел в себя. Схватился за опаленную голову. Злобно застонал.
– Ну, Крест! Ну, сучий потрох! Ты у меня попомнишь, живоглот!
– Вышвырните эту падаль. – Приказал Крестелевский телохранителям. – Киньте в машину, и пусть не попадается мне на глаза. Только так!
– Константин Валерианович, милый, грех гневаться в день своего юбилея, – пропела сиреневая невеста бархатистым грудным голосом.
Крестелевский достал темно-синий носовой платок, обернул обожженную ладонь и поднял беспощадные глаза на королеву юбилейного пиршества.
– И ты с ним, дорогуша, мотай с глаз долой.
– Костя! Я не изменяла тебе! Клянусь всеми святыми! Я не виновата, если нравлюсь многим мужчинам! Разве можно за это избивать невинного человека!
Гости с явной тревогой скрестили пронизывающие взгляды на ярко раскрашенном лице юной любовницы. Посодействовать или промолчать? Промолчать или посодействовать этой блестящей интриганке, почти добившейся в свите Креста перспективного положения невесты.
– Детка, будь умницей. Потом поговоришь с хозяином. – Рыжий Телохранитель, по кличке Курок, красной пятерней легонько лапнул хрупкое, плечико негодующей пассии шефа.
– Да пошел ты, кретин… – Деловито огрызнулась сиреневая девушка.
– Катерина, не возникай, прошу тебя, детка… – Настаивал ласково Курок.
– Костя! Остынь! Я тебе не шлюха какая-нибудь. Ты обещал обвенчаться! – Королева пиршества подбоченилась, выпятила грудь и горделиво тряхнула облаком прически.
Курок подхватил девушку подмышки так резко, что у тесного бюстгальтера с треском отскочила застежка. Две загорелые удлиненные груди выскочили из глубокого выреза крепдешиновой кофточки навыпуск. Они явились на свет как два продолговатых экзотических фрукта, покрытых атласной кожицей.
