Желтый дом
– Доктор! – крикнула медсестра. – В палату номер три поступил новый пациент. Что мне делать с тетрадями?
– Какими тетрадями? – спросил я, не отрываясь от своих записей.
– Те, что оставила пациентка, выписавшаяся вчера. Здесь ещё альбом с набросками. Мне выбросить?
– Нет, ни в коем случае. Принесите их в мой кабинет.
Закончив разговор, я накинул халат и направился к новому пациенту.
Меня зовут доктор Мурат, я практикующий психотерапевт. Уже третий год я работаю с гениальным врачом современности – профессором Гофманом. Профессор основал уникальное место – пансион для лечения психиатрических больных, расположенный в двух часах езды от ближайшего населённого пункта.
В отличие от клиник, здесь не применяли радикальных методов лечения. Сюда часто приезжали после лечебниц – с пачками лекарств, назначенных для длительного амбулаторного приёма, а иногда и на всю жизнь. Вдали от «нормальных людей», от осуждающих взглядов посторонних и родных, многие пациенты здесь начинали раскрываться. Они понимали, что не одиноки в своей борьбе.
Единственным напоминанием о традиционной психиатрической больнице был жёлтый цвет здания. Местные жители называли пансион «Жёлтым домом», но мне он всегда напоминал жёлтый дом Ван Гога – сошедший с картин и окружённый кустами роз и виноградником где-то далеко в горах.
Освободившись к вечеру от рутинной работы, сделав обход и отзвонившись профессору, я вспомнил о записях, лежавших на рабочем столе.
К моему удивлению, тетради были перевязаны верёвкой, а к ней прикреплён конверт с надписью: «Доктору Н. Н.» В нём лежала пояснительная записка следующего содержания:
"P.S. Начните читать с красной тетради. Я надеюсь, что эти тетради попали к адресату, и ВЫ не сочтёте меня сумасшедшей."
Положив записку с конвертом на стол, я решил последовать наставлению. Но прежде, хотелось бы вспомнить нашу первую встречу с автором сего творения – несколькими неделями ранее.
Первая встреча
> «Та, от которой пахнет цветами, но грусть ее глаз, не сочетается с улыбкой».
Я отчётливо помню тот день, когда она впервые переступила порог пансиона – недели две назад. Невысокая, хрупкая фигура, укутанная в тёплую кофту, шагала с неестественной уверенностью, хотя в каждом её движении читалась скрытая тревога. Волосы, собранные в тугой узел, подчёркивали правильные черты лица. Её сопровождала женщина лет сорока – блондинка с удлинённым каре. Со спины можно было подумать, что идут сёстры или мать с дочерью: схожий силуэт, одинаковый рост.
Я пил кофе и разглядывал прибывших пациентов из окна второго этажа.
– Депрессивный эпизод и страх смерти, – заметил профессор.
Он зашёл так незаметно, что я вздрогнул, и кофе чуть не выплеснулся из чашки, оставив тёмное пятно на подоконнике.
– Они звонили вчера. Её привезла свекровь… точнее будущая свекровь – продолжил он. – Слишком ранняя депрессия для невесты, тебе не кажется?
Вопрос был риторическим. Я достал салфетку со стола, вытер руки и добавил:
– Наркомания?
Профессор покачал головой:
– Не исключаю. Слишком бледная и худая, хотя взгляд умный. Такие редко садятся на «такое». Скорее, несчастная любовь.
Он поправил очки и добавил:
– Она настаивала на анонимности. Если заметишь что-то странное – записывай. Мы подписали документы о неразглашении её диагноза.
Пухлый седовласый немец собрал бумаги со стола и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся:
– Не забывай, я завтра уезжаю. Надеюсь, ты справишься. Если будут вопросы – звони, я на связи.
Профессору предстояло отправиться в город. Уже четыре месяца он пытался придать пансиону статус частной психиатрической клиники – места, где можно лечить пациентов не только терапией, но и медикаментами.
