Элдвуд дышал тишиной раннего утра. Узкие мощеные улочки, окутанные молочно-белым туманом, казались призрачным лабиринтом, где каждый камень, каждая старая деревянная стена хранили истории поколений. Лира знала этот город насквозь – каждый его изгиб, каждый шепот ветра между домами, каждый звук, что рождался задолго до её рождения.
Но сегодняшнее утро было иным. Оно несло в себе тревожное предчувствие перемен, словно надвигающаяся гроза скрывалась за горизонтом невидимых возможностей.
Звон молота разрезал утреннюю тишину. Металлический ритм эхом разносился по спящей деревне, врезаясь в память отголосками прошлого. Некогда этот звук был для Лиры колыбельной – обещанием тепла, защиты, надежды. Теперь каждый удар отдавался болью, словно отсчитывая последние мгновения того мира, который она так отчаянно пыталась сохранить.
От окна повеяло прохладой. Лира медленно натянула потрескавшуюся кожаную куртку. Её пальцы машинально нащупали нож на поясе, проверяя привычную тяжесть металла. За спиной, в полутемной спальне, слабо дышала мать.
Анна – некогда сильнейшая целительница Элдвуда – теперь была лишь тенью прежней себя. Болезнь, магическая и необъяснимая, истощала её с каждым днём. Травы, которые Лира собирала с первыми утренними лучами, настаивала и заваривала целебные отвары, казалось, уже не могли остановить неумолимое течение недуга.
Лира помнила, как год назад мать была полна жизни. Её руки творили настоящие чудеса – одно прикосновение могло остановить кровотечение, другое – унять боль. А теперь от той магии остались лишь воспоминания и слабеющее дыхание.
Кузница встретила её жаром раскалённого металла и силуэтом отца. Олаф, казалось, был частью этого огня – его могучие руки, покрытые шрамами и угольными разводами, методично превращали бесформенный металл в острие будущего клинка.
– Доброе утро, дочь, – голос Олафа был хриплым, словно выкованным из того же металла, что и его изделия.
– Доброе, отец, – ответила Лира, стараясь, чтобы в её голосе не было слышно усталости.
Они работали молча, но это молчание было не пустым – оно было наполнено пониманием, месяцами совместных переживаний, невысказанными словами. Каждый удар молотка, каждое прикосновение к раскалённому металлу был их диалогом, их связью.
Олаф был кузнецом от рождения и по призванию. Его руки помнили тысячи изделий, которые он создал за свою жизнь. Но сегодня в его движениях чувствовалась особая тщательность – он создавал кинжал для охотника, и каждый удар молота был продуманным и выверенным.
– Смотри, – он показал Лире, как выравнивать лезвие, – металл живой. Он помнит каждое прикосновение.
Лира кивнула. Она унаследовала от отца не только любовь к ремеслу, но и понимание того, что между мастером и материалом существует особая связь.
Когда кинжал был почти готов, Олаф отложил инструменты и взглянул на дочь:
– Ты становишься похоже на меня, – в его голосе была гордость, но Лира услышала и что-то ещё – тревогу, которую отец старательно пытался скрыть.
– Не совсем, – тихо ответила она. – Я хочу быть лучше.
После работы в кузнице Лира вышла на улицу. Солнце поднялось выше, и Элдвуд ожил. Дети носились по центральной площади, старики оживлённо обсуждали городские новости, а торговцы развешивали разноцветные товары. Маленькая деревня дышала жизнью.
***
Лес встретил её странной тишиной. Обычно полный жизни – птичьих трелей, шороха листвы – сегодня он казался затаившимся, настороженным. Каждый шаг Лиры был осторожен, рука инстинктивно искала защиты возле ножа.
Корзина для трав была наполовину пуста. Целебные растения подходили к концу, и Лира знала – сегодня ей нужно собрать особые травы для нового отвара матери. Но лес сегодня был иным – каждый шаг давался с трудом, воздух казался густым и непривычным.
