Цзоянь, дворец Императора
В чёрном ханьфу с кровавыми лентами ранним осенним утром в
крытую колоннаду из покоев всемилостивейшего Императора Хэй Цзы
Шаокана вышел верховный инквизитор, Чёрный Феникс Цзояня Хэй
Даожэнь. Промозглый мелкий дождь, казалось, вмиг вымочил одежды,
невзирая на крышу. И такая же сырость была у Хэй Даожэня на душе.
Дядюшка Шао, как он именовал Императора в своих мыслях, но никогда
— вслух, благоволил ему, вопреки пересудам придворных. Но порой
забота эта становилась навязчивой и чрезмерной, например, как
сегодня.
— Хэй Инь, — отослав всех вельмож, обратился к нему государь по
личному имени, — моё сердце разрывается, когда я вижу, что столь
одарённый заклинатель, как ты, до сих пор не отдал никому своё
сердце, не подарил нашей семье наследников. Одиночество — юдоль
печали.
— Одиночество — лучший щит от шантажа и вероломства, — резонно
возразил Хэй Даожэнь, но Император и слушать не захотел.
— Когда ты один, тебе не за что сражаться, — веско перебил он, —
и напротив, забота о других, делает сильнее и осторожнее.
Верховному ли инквизитору не уметь слышать слова, которые не
прозвучали? Августейший дядюшка уже нашёл ему подходящую невесту,
брак с которой непременно принесёт бесчисленные политические
выгоды. И сколько бы он ни спорил, все доводы растворятся в
пустоте.
Так оно и вышло.
Облокотившись плечом на ближайшую колонну, Хэй Даожэнь тоскливо
уставился на серое небо. Конечно, Мин Циань, дочь одного из
министров, связанных с императорской семьей дальним родством, на
весь Цзоянь славилась своей красотой и добродетелями, но впускать в
свой дом и спальню почти незнакомую женщину — мимолётные взгляды на
дворцовых торжествах не в счёт — на правах жены и хозяйки ужасно не
хотелось. И пусть Хэй Даожэнь приказал бы отрезать язык любому
посмевшему пошутить, будто Чёрный Феникс Цзояня верит в сказки о
любви, что-то в нём противилось подобному союзу. Неприятие лишних
хлопот и лишней уязвимости за спиной? Пожалуй.
— Мастер Хэй…
Носильщик, что на свою беду оказался поблизости, вздрогнул и
выронил корзину с шёлковыми тканями, после чего рьяно рухнул на пол
исправлять свою оплошность. Хэй Даожэнь даже головы не повернул —
он находил привычку Мо Юаня появляться ниоткуда безмерно
раздражающей, но ради прочих талантов помощника закрывал на неё
глаза.
— Что случилось?
— Очередного пророка демонического культа поймали, мастер Хэй, —
сообщил Мо Юань, поклонившись. — Желаете взглянуть?
— Иногда мне кажется, — соизволил пошутить Хэй Даожэнь, — что в
демоническом культе вовсе нет ни послушников, ни учеников, ни
адептов. Одни лишь мастера, пророки и основатели.
— Вы, как всегда, отменно остроумны, мастер Хэй.
Мо Юань улыбнулся. Заметно, но не широко, не показывая зубов.
Правильнее всего было бы назвать эту улыбку безупречно
вежливой. Фу Цзи Кан, вознесшийся к небожителям мудрец прошлых
веков, в одном из своих наставлений написал, что: “слуга должен
быть тенью своего господина”. Было похоже, что Мо Юань понял этот
совет слишком буквально. Молчаливый, почтительный, невидимый, но
всегда оказывающийся рядом, он действительно напоминал тень.
Смертоносную и неумолимую тень.
Преодолев большой дворцовый сад и северные ворота, знакомым
путём, который смог бы безошибочно пройти даже во сне, Хэй Даожэнь
в сопровождении верного помощника, спустился в бесконечные подвалы
под Министерством благодатных дел, служители которого неустанно
берегли Империю от происков тёмных сил.
На лице связанного пророка багровел кровоподтёк, правый глаз
почти не открывался, волосы местами слиплись от запекшейся крови,
но всё же он нашёл в себе достаточно наглости, чтобы встретиться
взглядами с верховным инквизитором.
