Глава 1. Память в каждом шаге.
Валентина снова проплакала всю ночь.
Слёзы начали подступать ещё с вечера, когда небо за окном медленно темнело, а тени в комнате становились длиннее, будто сама ночь растягивала пальцы, чтобы дотронуться до её сердца. Она не хотела плакать – сколько можно? Сколько ещё можно рыдать в подушку, пока та не станет сырой и холодной, как будто сама пропиталась её болью?
Сначала она просто лежала, не двигаясь, уставившись в потолок. Мысли бились в голове, как птицы в клетке: рваные, бессмысленные, отчаянные. Почему всё так вышло? Где она свернула не туда? Она снова перебирала события последних недель, будто от этого что-то могло измениться. Отчётливо всплывали в памяти взгляды, слова, жесты – каждый словно маленький укол под кожу.
Валя крепко зажмурила глаза, надеясь, что темнота поглотит всё: и боль, и обиду, и воспоминания. Но вместо этого пришли слёзы. Сначала тихо, медленно, как весенний дождь – редкими каплями, что щекочут кожу. А потом – потоком. Захлёбываясь, всхлипывая, она сжалась в комок, обхватив себя руками, будто пытаясь удержать что-то внутри, не дать душе вывалиться наружу.
«Почему я такая слабая?» – пронеслось в сознании. «Почему каждую ночь всё по новой? Разве я не должна быть сильной?» Но эти слова внутри не давали утешения, только усиливали внутренний крик, заглушенный одеялом и сжатыми губами.
Комната вокруг казалась чужой. Всё – мебель, обои, даже фотографии на стенах – казалось, отвернулось от неё, стало безразличным. Сердце билось где-то глубоко в груди, глухо и тяжело как молот.
В какой-то момент она перестала понимать, плачет ли она от грусти или от усталости. Плакать всю ночь – это словно идти по песку босиком, без конца, без цели, пока не сотрёшь ноги в кровь. А потом снова встать утром и делать вид, что ничего не случилось. Надеть лицо. Причесаться. Улыбнуться.
А ночь всё помнит. И подушка всё знает.
И вот снова утро. Глаза опухшие, тело выжато как лимон. Но она встаёт. Потому что надо. Потому что никто не должен знать. Потому что, может быть, однажды слёзы иссякнут. А может, и нет.
Она не верила, что его больше нет.
Эта мысль – чужая, жгущая, как ледяной ожог – никак не укладывалась в голове. Каждый раз, когда она просыпалась, сердце выстреливало в грудной клетке с той же тупой болью:
«Как будто всё это не по-настоящему. Как будто вот сейчас – он зайдёт в комнату, улыбнётся, скажет что-нибудь глупое, и всё станет, как было…» Но проходили минуты, часы, дни – и он не заходил. Никогда больше.
Её мир, который раньше был тёплым, живым, наполненным его голосом, жестами, запахом утреннего кофе и шуршанием страниц, – теперь казался картонным, плоским, будто выцветшей фотографией, оставшейся под солнцем слишком надолго. Всё стало черно-белым. Даже звуки вокруг потеряли глубину. Люди что-то говорили, улица шумела, чайник кипел – но до неё это не доходило.
Она смотрела в окно и не видела ничего, кроме пустоты. Ветра, который гонит пыль по асфальту. Случайной прохожей, что поправляет шарф. Собаки, перебегающей дорогу. Всё это было – но казалось ненастоящим. Ненужным. Неважным.
«Как всё могло так измениться? Как может один человек уйти – и унести с собой весь смысл?» – думала она, уставившись в чашку, в которой давно остыл чай.
Её пальцы лежали на коленях, тонкие, безжизненные, словно чужие. Она даже не замечала, что сжимает ладони так сильно, что ногти впиваются в кожу. Это не больно. Боль теперь жила в другом месте – где-то глубже, за пределами тела.
«Я не готова была тебя отпустить. Не сейчас. Не так. Я ведь даже не успела сказать тебе то главное, что носила в себе столько лет. Ты всегда торопился, а теперь я осталась с этой медленной, вязкой вечностью, без тебя.»
