Александр Шмидт
Дом, где тебя ждут
Как-то я прочитал у Владимира Гандельсмана (не ручаюсь за точность цитаты), что «писать стихи – значит убивать время». Поначалу мне эта мысль показалась близкой, почти интимной, даже померещилось, что за видимой простотой и тривиальностью прячется глубокий онтологический смысл. Убивать время! И таким аристократическим способом! Особенно, если ты «вечности заложник. У времени в плену».
Ощущение плена, какой-то самоубийственной несвободы меня преследовало все время после переезда на «историческую» родину. Стояла поздняя, беспросветная осень, по оконному стеклу сползали мутные бессильные капли, книга валилась из рук…щелкала компьютерной мышью жена, раскладывая электронный пасьянс, словом – «жизни мышья беготня».
– Нет! – вдруг воспламенился я, – а как заклинание Гете – «продлись мгновенье – ты прекрасно», а как же Боратынский Евгений Абрамович о поэзии как «полном ощущении известной минуты»? Как убивать время, когда оно драгоценно, непостижимо, божественно присутствует в лучших стихах? Если даже этот вялотекущий, хронически унылый вечер может стать поводом для написания:
И в сердце растрава,
И дождик с утра…
Писать стихи – значит освобождать время из плена повседневности, однообразия. Это битва с монотонно пережевывающими твою жизнь жвалами часов, с пустотой, разрезанной знаком «тире» между датами твоего рождения и смерти.
Поэзия – это и есть исполнение всей полноты известной минуты, то есть преображенное время. Это время, когда нет вчера, сегодня, завтра, когда есть – райское – всегда. Это преображение, сродни чудотворству. Зачерпывание ковшом слова, как говорил Сергей Есенин, из ничего (буддийской и хайдеггеровой пустоты) живой воды. Редчайшие в нашей жизни проявления красоты, любви, сочувствия. Всего того, что воду повседневности превращает в вино поэзии. Для того, чтобы участвовать в этом, быть при этом – «Dasein» – совсем не обязательно писать стихи. Ведь, как заметил в одном из писем мудрец Боратынский: «Знаю, что поэзия не заключается в мертвой букве, что молча можно быть поэтом…»
Для нас каждый читатель «как тайна, как кем-то закопанный клад» и не только. Он еще и соработник, соратник в «войске песен» в поединке с «прибоем рынка», – как об этом написал почти сто лет назад Велимир Хлебников.
Неоплатоники считали, что человек только потому видит солнце, что его глаз устроен подобно солнцу. Надо иметь особую духовную оптику, чтобы чувствовать прекрасное. Должен случиться некий сдвиг в восприятии этого мира, отстранение и остранение, чтобы он предстал «странным», чтобы отправиться в странствия духа. Это одинокие странствия, где потерями чреват каждый прожитый день, где всякий странник задает себе вопрос, на который очень сложно найти ответ: «Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?..» Такие странствия совершаются без современных средств коммуникации, как встарь, как всегда. Единственно, чем может дать знать о себе странник, это частным посланием. Вроде письма, запечатанного в бутылке: «…неведомым друзьям», в котором заключен «…как бы протест против разлуки любящих в пространстве и во времени…» (Борис Поплавский).
