Её звали Агата, и она терпеть не могла своё имя, искренне не
понимая, откуда родители умудрились его выкопать. Никаких сходств с
пресловутым агатом она не имела. Глаза у неё были ярко-голубые,
волосы не тёмные и не светлые, а русые, близкие к песочному, а
кожа… Кожа из-за хронической анемии была болезненно- бледной, как у
вампира. На вопросы: «Почему именно Агата, а не София, Эмма или, на
худой конец, Есения?» её мать обычно отмахивалась, повторяя
односложное: «Просто понравилось», а отец хмурился и уходил в
другую комнату, ссылаясь на большую занятость и усталость. Лишь
любимая домработница Аля, повар и няня по совместительству, которую
все остальные домашние величали Алевтиной Михайловной, как-то раз
сказала, что имя «Агата» переводится как «добрая и хорошая». Она
запомнила это и решила, что родилась для того, чтобы стать
хорошей девочкой.
В тот год август выдался тёплым, Агате было четырнадцать. Она
сидела в одной из самых больших классных комнат учебного центра,
которым управляла её мать, и изо всех сил корпела над английским
произношением. Ветер гонял по дороге пыль и первые опавшие, пока
ещё ярко-зелёные листья, а она и в мыслях не могла представить, что
в эту самую минуту администратор центра Зоя Альбертовна Лопухина
ведёт к ней его.
О нём мать начала говорить ещё неделю назад. Сначала
вскользь, потом всё более настойчиво и подробно. На первых порах,
как о новом ученике центра, а позже, как о мальчике, который с
сентября будет учиться вместе с ней. Агата плакала.
Разговаривать, а уж тем более сходиться с новыми людьми ей было
трудно. Она росла нелюдимой, молчаливой и обидчивой девочкой,
грустила из-за отсутствия друзей, но проводить свободное время
предпочитала в одиночестве. Определение «он нормальный – не такой,
как Никита», на Агату действовало слабо. Знала она о своём
новом однокласснике ничтожно мало. Разве только имя – Данил. И
фамилию – Никифоров, а ещё то, что он приходился родным сыном
самому Алексею Николаевичу. Вот его-то Агата знала давно. Алексей
Николаевич Никифоров держал в городе самую известную
офтальмологическую клинику, в которую она наведывалась для проверки
зрения чуть ли не каждый год и причём всегда только к
директору.
– А вот это твоя будущая одноклассница, – заявила Зоя
Альбертовна и настежь открыла дверь.
Замешкавшись, Агата уронила карандаш, но голову поднять успела.
На секунду ей показалось, что солнце за окном стало светить ярче и
горячее. Данил был заметно ниже Никиты, её партнёра по бальным
танцам, но плотнее и шире в плечах. Темноволосый, улыбчивый и
загорелый. Глаза голубые, прямо как у неё, но более тёмные и
глубокие. И, глядя снизу вверх, она бросилась в них очертя
голову...
– Привет! – произнёс он, сделав шаг ближе.
– Привет, – выдавила она и бросилась записывать сложные
английские глаголы в тетрадь по информатике. На щеках у Агаты тут
же заалели маки, которые вспыхивали каждый раз, когда с ней
случалось либо что-то очень приятное, либо чертовски неприятное.
Какой из этих двух случаев пришёлся на сегодня, определить в данный
момент она, увы, не могла.
– Ну, я пойду? – обратился он к Зое Альбертовне.
– Конечно, – та кивнула. – Расписание я тебе вышлю по вайберу
вечером.
Ответ Агата не услышала. Она смотрела в тетрадь, но перед
глазами у неё всё плыло, и когда дверь за Данилом закрылась, лучи
солнца показались ей холоднее айсбергов Северного Ледовитого
океана.
– Я не хочу учиться с ним, – прокричала она вечером матери,
когда та вернулась домой. – Не хочу! Не хочу! И не буду…
Внезапно зародившиеся в груди чувства напугали Агату. Она не
находила им объяснения, но знала наверняка и совершенно точно, что
они не принесут ей ничего хорошего. «Любовь зла», – часто повторяла
Аля, глядя на кого-нибудь из соседей. И Агата ей верила, хотя порой
и мечтала проверить действительность этих слов на собственном
примере.
