«Эх, сейчас бы в деревенскую баньку! Да чтоб парная была, да чтоб березовым веничком, да по косточкам! Вот субстрат жизни, вот первооснова! Еще чтоб непременно баньку самому истопить, водички там натаскать, дровишек наколоть…» – и Игорь Валерьевич, представив себя в воображаемом мире, счастливо улыбнулся. Он посмотрел в окно. По шумной улице лился поток автомобилей, а прямо под окном офиса красовался его новенький БМВ. Игорь Валерьевич скучающе отвернулся. На краю стола лежала пачка дорогих сигарет. Он небрежным движением указательного пальца выбил одну сигарету из пачки, закурил, лениво вытянувшись в удобном кожаном кресле.
«Да! – предался он дальше ходу своих грез, а после баньки – рюмашечку простой русской водочки с огурчиком, хотя нет, ковшичек медовухи был бы более кстати. А там заходишь в избу, где тебя ждет, не дождется краснощекая, «сдобная»…
– Игорь Валерьевич, – в кабинет впорхнула длинноногая секретарша, – Вадим Александрович звонил, велел передать, что через двенадцать минут ждет вас у себя с проектом, да копии учредительных документов, он напомнил, не забудьте.
– Иду, Анжелочка, иду!..
Игорь Валерьевич, собрав кое-какие документы в папку, торопливо вышел за дверь. А пока он летел по длинному коридору, думал: «Господи, ну как надоели мне эти совещания, званые ужины, учетные ставки, депозиты, векселя, кредиты и этот жирный боров – Станислав Александрович!..»
Авдей, здоровый детина, сидел на завалинке и тупо смотрел куда-то вдаль, за край села, на раскинувшиеся до самого горизонта белые c пожухлыми пятнами оставшейся соломы зимние поля. Нашарив мозолистой рукой в кармане телогрейки полусмятую пачку папирос, вздыхая, закурил.
«Вот так и проживешь в этом захолустье всю жизнь, света белого не увидишь, никуда не смотаешься дальше райцентра. И все-то некогда: то посевная, то покос, то уборочная, то денег нет опять же… Зимой с трактором возишься, домой приходишь, как черт, в мазуте. Так и помрешь в этой телогрейке», – думал угрюмо Авдюха.
«А в городе-то в кино надысь видел – рестораны, коньячок, то да се, и девки там не то, что наши.… Да! Если б хоть туда на денек, к примеру, после ужина в ресторане в комнате полутемно, легкая музыка играет, в чугунке шампанское со льдом. И она… Ноги длинные… Я из ванной. Она в ванную. Я за ней…»
– А ну! Чего расселся?
Авдей испуганно вскочил, увидев перед собой разгневанную жену.
– Седьмой уж час пошел, а ты воду в баню еще не натаскал, – упершись пухлыми руками в широкие бедра, «командовала» Авдюхина «половина».
– А ну марш за водой! Да живее, живее…
Авдей, заглушив в себе злобу, раздавил каблуком кирзового сапога недокуренную папиросу. Схватив ведра, зашагал к колодцу, что-то бурча себе под нос.
То декабрьское тюремное утро начиналось как обычно: тягуче, серо, уныло. Как и изо дня в день, многими, многими, наверное, десятилетиями, по коридору за железной дверью слышался хаотичный топот ног, затем бесцеремонное бряцанье тележки c бачками, наполненных до краев кашей и чаем, и уж напоследок система выстраивалась в колдовское действо: открывание – закрывание дверных форточек. А c улицы через маленькое окно c ржавыми массивными решетками доносился чахоточный кашель сидельцев из других камер, часто заглушаемый резкими наплывами дребезжания и «охами» столовской вытяжки. И всегда опахивало горелой тушеной капустой. Хотя в тюремном меню ее никогда не было. Складывалось такое впечатление, что повар брал эту вонючую капусту. мял, крошил, варил, жарил ее, – но в итоге мистическим образом всегда получалась склизкая перловая каша.
