Глава 1. Тишина перед зноем.
Начало: рассвет в заповеднике.
Лес на рассвете казался чем-то необыкновенным, вызывал эмоции схожие с воспоминаниями из детского сна. Они были такими-же яркими, почти осязаемыми:
последние звезды, тающие в светлеющей вышине, манящие своим таинственным далеким и казалось согревающим светом. Они таяли на утреннем небе будто прощались навсегда. Холодный, чистый воздух, вздымающийся высоко в небо обжигал легкие. Казалось, что еще чуть-чуть и невозможно будет сделать вдох. Он пронзал насквозь все на своем пути. Призрачные струйки тумана, цепляющиеся за овраги, таяли под нежными лучами солнца убегая глубже. Эту одновременно прекрасную и неистово звенящую тишину нарушало первое щебетание проснувшихся птиц, пока еще робкое, пробное. Мир был нетронутым, древним, полным тайн. Это загадочное утро начиналось в заповеднике – «Глухая Падь».
В тумане мелькнул еле различимый силуэт. Казалось это солнечные лучи словно лазером рисуют узоры в тумане. Но силуэт проступал четче, и вот из тумана показалась высокая, крепкая, в прочной, поношенной, но аккуратной форме лесничего молодая девушка – Лиза.
Сапоги уверенно ступают по влажной тропе. В руках – не ружье бинокль и потрепанный полевой дневник, она примечает изменения в заповеднике. Ее движения экономичны, привычны. Она не спешит, она «внимает». Ее лицо в первые мгновения скрыто капюшоном, но виден сосредоточенный, немного отрешенный взгляд.
Утренний обход: ритуал и знание.
Лиза начинает свой ежедневный маршрут. Это не просто прогулка – это ритуал, проверка границ своего королевства:
Она останавливается у старой сосны с глубоким шрамом от молнии – кладет на нее ладонь, будто проверяя пульс. «Держись, старая», – шепчет она, и это не сентиментальность, а разговор с равным.
Она отмечает в дневнике свежий помет рыси – не как угрозу, а как знак здоровой экосистемы. "Мать с котятами прошла… Хорошо".
Она находит и обезвреживает браконьерскую петлю на зайца. Ее лицо хмурится, в глазах – холодная ярость и горечь. «Опять… Не уймутся никак». Она не просто снимает петлю, а тщательно маскирует место, зная повадки и наглость браконьеров.
Она прислушивается к звукам: не только к птицам, но и к отсутствию звуков. Где-то слишком тихо – значит, рядом хищник или… человек. Она замирает, сливаясь со стволом дуба, пока не услышит осторожный топоток косули, выходящей на водопой.
Лиза знает этот лес до последней травинки, до последнего дупла. Он – ее язык, ее дом, ее ответственность. Она говорит с ним без слов.
Приметы беды.
Идиллия рассвета начинает трещать по швам. Лиза замечает детали, которые кричат о надвигающейся катастрофе:
Засуха: ручей, который еще месяц назад звенел, теперь – жалкий ручеек, едва сочащийся меж оголившихся камней. Берега покрыты белесым налетом высохшей тины. Земля под ногами, несмотря на утреннюю росу, кажется пыльной, а не влажной.
Жара: солнце, поднимающееся над вершинами, не ласковое, а злое, медное. Оно не согревает, а давит. Воздух быстро теряет утреннюю свежесть, становясь тяжелым, застоявшимся.
Растения: листва на некоторых деревьях (особенно на южных склонах) кажется вялой, не по-летнему темной, а тусклой. Трава местами уже пожелтела и легла.
Запахи: сквозь привычные запахи хвои, сырой земли и грибов начинает пробиваться едва уловимый, но зловещий запах гари. Не близкой, а далекой, принесенной ветром. Лиза останавливается, поднимает голову, нюхает воздух. Ее лицо напрягается. Она достает дневник и делает пометку не о животных, а о направлении ветра и силе запаха гари. Это – первый явный знак тревоги.
Тишина: птичья возня к полудню стихает быстрее обычного. Наступает тяжелая, знойная тишина, прерываемая лишь назойливым жужжанием мух. Лес будто «затаился» перед ударом.
