Анастасия
Настя снова сидела над семейным бюджетом. Как распределить маленькую зарплату на все зияющие бреши расходов? Но в захлопнутую дверь подсознания скребся другой вопрос. Почему она думает об этом при живом муже, отце ее детей? Мало того, что незапланированных, так еще и в двойном экземпляре. Зародившись внутри нее, они как будто подчеркнули несостоятельность своего отца двумя красными жирными линиями.
Это был двойной шок. Двойка стала ее преследовать. Сначала две полоски на тесте, а потом два сердечка на УЗИ. Ее собственное в тот момент чуть не остановилось под гнетом горькой обреченности.
И вот после декрета Настя уже пять лет работала в инвестиционной фирме и никак не могла достичь желаемой должности и зарплаты. Она понимала, что сегодня, при всех ее данных, зарабатывать мало стыдно. И этот стыд жег сильнее нужды. На резкие перемены она решиться не могла. Не могла позволить себе рискнуть остаться без работы даже на непродолжительное время, поэтому старалась как могла на своем месте. Конечно, в карьерном росте ей мешала и излишняя робость, и вечная опустошенность. Всю энергию она тратила на быт, на детей, на тушение домашних пожаров.
Завтра ответственный день. Важно отстраниться от насущного и хорошо подготовить отчет для акционеров. Изменит ли это как-то ее положение в компании? Пожалуй, в лучшем случае она не облажается, и все останется как прежде.
Она шла по заснеженной улице к метро, утопая в мыслях о завтрашнем отчете, о сегодняшнем ужине, предвкушая нервотрепку с проверкой уроков и негодуя на мужа. Их расставание было делом решенным, но отсроченным во времени. Как пост в соцсетях, который уже написан и поставлен в очередь на публикацию. Только в ее случае – с открытой датой. Томительное ожидание конца.
Однажды, обливаясь солеными слезами, Настя написала ему прощальное письмо. Эти слезы навели ее на мысль, что она еще не готова. Как когда пробуешь горячий чай. Нет, еще рано, обожжет, будет больно, надо подождать. Остудить сердце, раз уж она инициатор разрыва. Пока оно остывало, Настя забеременела двойней. Когда карапузы появились, жалеть о неотправленном письме было уже как-то неуместно. Детишки были сладкие и любимые. Да и папа достойно справлялся с новой ролью. И Настя успокоилась на какое-то время. А потом наступила она – точка невозврата.
Щека пульсировала еще несколько дней после того, как он оглушил ее ударом своей тяжелой ладони. Даже перед Господом Богом на Страшном суде ей было бы стыдно признаться, что это был не первый раз. Дураку ясно, что если бы ушла после первого, то не случилось бы второго. Но после второго она наконец нашла в себе силы идти до конца. По крайней мере, мысленно. Снова настраиваться на расставание, только уже не просто с хорошим любовником, но с отцом своих детей.
Пульсирует. День. Два. Три. Спасибо этой пульсации, что не дает ей забыть, простить и перестать думать, с кем она связала свою жизнь на долгие девять лет. Лучшие девять лет, как принято говорить.
В машине, на работе, просто идя по улице и в кровати перед сном, Настя периодически прикладывала ладонь к щеке, как будто все еще не до конца готовая поверить, что он сделал это с ней. Наотмашь, звонко, зло.
Странно, что не убил, учитывая разницу в комплекциях. Собственно, это было основным аргументом не давать заднюю. Если она пропустит и эту оплеуху, то в следующий раз он ее покалечит или убьет.
Когда это случилось в первый раз, дети были малы, ничего не поняли. Засмеялись, затопали ножками, даже захлопали в ладоши. Настя надеялась, что это воспоминание из детства не всплывет, а нового она не допустит. И вот снова.
Они живут в квартире Настиных родителей. Ей от него ничего не нужно, кроме того, чтобы у мальчиков был отец. Но мать важнее.
