Тонкая ветка пульсирует в воздухе, слегка тянет его на себя, потом – отпускает. Листья – вечнозеленые, все время те же, будто никогда не падают. Я сижу на камне, я же здесь всегда сижу. И что мне, жаловаться? Это же рай, мне здесь хорошо. Правда? Я слышу, как кто-то роняет смех, но это не смех. Это не смех. Он пузырится в горле и выходит наружу, как жидкая тень, которая стекает в землю, но я не могу понять, чья эта тень. Она мне знакома. Да, она моя. Это я так смеюсь. Это я так плачу. Потому что смех и слёзы – это одно. И все они знают это. Но никто не говорит этого вслух. Мы все улыбаемся. Это правило. Невозможно не улыбаться, потому что если ты не улыбаешься, ты исчезаешь. Просто исчезаешь. Как пустой контейнер, который больше не нужен, так исчезает и твое «я». Ты станешь частью этих ив, частью камня, частью тени. И даже не заметишь. Я пытаюсь говорить, но слова превращаются в пустую оболочку. Они не доходят до моего рта. Я не могу их произнести. Всё внутри меня – как замкнутый круг, как плотная оболочка, где звуки, которые я хочу произнести, ломаются в воздухе и рассыпаются в тысячи бессмысленных частиц. Я пытаюсь крикнуть, но меня никто не слышит. Я пытаюсь, но мне не нужен этот крик. Я же уже здесь, я здесь – я весь в этом. Я – ива, я – камень, я – шелест листвы, что не уходит, не падает, не умирает. Я просто… здесь. Но внутри меня, глубоко, в самом темном уголке, есть что-то, что не может быть подчинено этой улыбке. Я пытаюсь вспомнить, что я был до того, как оказался здесь, под ивами. Я пытаюсь вспомнить, что значит быть живым. Но всё, что я помню, – это пустота. Моя жизнь была такой, и теперь она стала такой же. Но что, если я был другим? Что, если раньше я мог кричать? Или хотя бы думать? Почему я больше не могу? Я ощущаю, как мои мысли расползаются, как светящийся пыльный след, теряющий форму. Всё исчезает, и не остаётся ничего, кроме этого места, этого мира, где я не могу быть собой, но где все считают, что я счастлив. Сколько я здесь? Век? Миг? Несколько секунд или целую вечность? Я не знаю. Время здесь не существует. Оно растворяется в воздухе, в этих листьях, в этом бесконечном покачивании. В мире, где нет смерти, не может быть и жизни. Всё застывает, застревает, как неподвижное облако, которое не сдвинется никогда. Мы все тут, и всё тут мы. Мы… одни и те же.
Я смотрю на людей. Мы все одинаковые. Все мы – они, и я тоже, не исключение. Но мы не видим друг друга, не понимаем. Мы просто… рядом. Мы улыбаемся. Все улыбаются, и это как гипсовая маска, закрепленная на лице, которая никогда не соскользнет. И вот я иду, а вокруг меня эти люди все такие же. Они разговаривают, что-то говорят, но их слова как звуки, которые я не могу понять, как старая, искривленная речь, эхом звучащая в пустоте. Они смеются, но это не смех. Это звуки, которые должны быть смехом, но они не имеют смысла. И мне, наверное, нужно смеяться тоже. Так, как все. Я слышу себя в их словах, и мне кажется, что я понимаю их. Но я понимаю только то, что они знают, что здесь все правильно, что все должно быть так, потому что все улыбаются. Я подхожу ближе, чтобы поговорить с одним из них. Он всё равно не видит меня. Я его не вижу. Мы не видим друг друга, но мы улыбаемся. Я говорю что-то невнятное – слово, которое мне не знакомо, но которое я должен произнести. Он отвечает, и его слова – пустая оболочка. Они не несут в себе ничего. Это слова, которые всегда говорят, потому что это нужно. Нужно сказать их, чтобы быть здесь. Мы все говорим одно и то же. Мы все говорим «здесь хорошо». Но что это значит? Я не знаю. И мне не нужно это знать. Он улыбается, и я чувствую, как эта улыбка проникает в меня, как я становлюсь частью этой улыбки. Но я не могу понять, что в этой улыбке есть. Всё и все одинаковы, но они так говорят, они двигаются, они как-то существуют, но не существуют. Они застряли в этом моменте, как и я. Мы все здесь, и все, что мы можем делать, – это быть. Мы не можем быть другими. Мы не можем быть кем-то, кем не являемся. Мы не можем даже почувствовать, что не являемся кем-то, потому что это невозможно. Я не могу понять, где начинается я, а где заканчивается другой. Мы все тут – такие же и не такие.
