Резкая боль внезапно обожгла огнём поясницу. Оля осторожно вытянула ноги и замерла, прислушиваясь к себе.
«Господи, только не позвоночник! Только не инвалидность!» – молилась она.
Боль чуть отступила, и женщина смогла потихоньку перевернуться. Теперь она лежала на спине на скованном зимним холодом песке, умоляюще глядя в небо. Лазурное небо, которым несколько минут назад она любовалась с огромного валуна, больше не казалось ей ласковым.
Через несколько минут боль чуть-чуть отступила, и женщина расплакалась. От облегчения – она поняла, что спина, скорее всего, всё-таки не сломана. А всё остальное – заживёт.
– Женщина, потерпите, сейчас муж спустится, поможет вам. Он уже машину подогнал, отвезём вас в больницу, – как сквозь пелену донеслось до Оли. Дурман подступал к голове, внезапно затошнило, и она потеряла сознание…
Смутно Оля видела и слышала сменяющие друг друга, как в старом кино, картинки и звуки: то крышу машины, то лицо бородатого врача над ней, то белый потолок… Вскоре обезболивающие уколы подействовали, и женщина забылась на больничной каталке в коридоре травмпункта.
Очнулась она от противного дребезжания каталки. Её куда-то везли. Вместе с сознанием вернулась боль – распирающая, непереносимая в правой ноге и ноющая – в пояснице. Тяжело дышалось, с каждым рывком каталки боль усиливалась. Оля застонала.
– Тише, тише, – обратился к ней врач – немолодой мужчина с седыми висками. – Если все тут стонать и плакать будут, у нас никакие нервы не выдержат. Сейчас рентген сделаем, гипс наложим, и полегче станет.
Оля послушно закрыла глаза и провалилась в спасительное забытьё.
Женщина пришла в себя, когда её размещали на столе в рентген-кабинете. Медсестра потянула за ногу, распрямляя. Притихшая боль вернулась с новой силой, и Оля заплакала.
– Пожалуйста, аккуратней, невообразимо больно!
– Мне нужно выпрямить ногу, иначе снимок не сделать, потерпи.
– В перевязочный её.
Снова дребезжание каталки…
В процедурном кабинете старшая сестра грубо подняла ногу за пятку, помогая травматологу наложить гипс. Оля ахнула – показалось, что нога переламывается пополам.
– Вы же мне ломаете ногу!
– Да нечего там ломать, – пробурчала медсестра.
Наконец наложили гипсовую лангету – от самых паховых складок и до кончиков пальцев, громоздкую, мокрую, с окошком в районе сустава, и многострадальную Олину конечность водрузили на каталку.
– В какую её палату? – слышала Оля разговоры словно сквозь туман.
– Давай в пятую, там все с ногами…
– Так там ходячих нет…
– Зато всего четверо будет. В седьмой уже шесть их…
– Ладно, везём в пятую…
Нога, обретя неподвижность в лангете, успокоилась, но разболелась вновь, когда Олю перекладывали на кровать.
Оля застонала. Сил на то, чтобы говорить, не осталось. Хотелось забыться… Забыть о боли…
– Вера Александровна, кто у нас сегодня санитарочка? – доносились до Оли разговоры женщин в палате.
– Так Мариночка должна быть. Слава богу. Наша хорошая девочка Мариночка. Новенькой повезло, хоть первый день уход будет человеческий.
– Ну да, завтра, значит, смена Наташи – опять не дозовёмся.
Оля окончательно проснулась только к обеду. Нога противно ныла, но без нестерпимой боли, если не шевелиться.
– Отдохнула? Как тебя зовут?
Оля повернула голову направо и увидела прямо перед собой на кровати доброе и уставшее лицо пожилой женщины. Седые волосы её были аккуратно заплетены в косу. Кровати располагались неприлично близко друг к другу, но отвернуться ни у одной, ни у другой не имелось возможности: Оле мешала лангета на правой ноге, а женщине – перемотанное бинтами левое бедро.
– Я Оля. Что со мной? Врач не говорил?
