Рассказы про девочку Лялю
Развод – это когда ты возвращаешься домой из школы и видишь, что у твоего подъезда стоит грузовик с открытым верхом, а в нём – во весь рост – зеркальный шкаф, тот самый, из родительской спальни, который ты помнишь чуть ли не с первых дней жизни, и своё отражение в нём год за годом.
Вот ты и доросла до школы, и пошла в первый класс, и отучилась уже несколько дней, погожих сентябрьских, и в твоём портфельчике лежат необходимые школьные принадлежности, и ты предвкушаешь, как, придя домой, разместишься в кабинете за письменным столом, положишь перед собой тетрадку – сегодня велено исписать целый лист косыми палочками перьевой ручкой аккуратно, чтобы не допустить кляксу, обмакивая её в чернильницу. И вдруг понимаешь, что ничего этого не будет, потому что во дворе стоит машина, гружённая всяким домашним скарбом, два незнакомых дядьки забрасывают в кузов последние тюки, несколько соседок с ребятишками в сторонке наблюдают за происходящим, а навстречу бежит домработница с криками: «Быстрей, Ляля, быстрей! Садись к бабушке в кабину, я с грузчиками – к вещам, мать с сестрой и котом уже уехали. Да шевелись ты, не то отец подоспеет, скандал устроит!» И ты с портфельчиком в распахнутом пальтишке и в съехавшей с головы шёлковой маминой косынке второпях пытаешься залезть на высокую подножку, нога в туфельке на плоской подошве соскальзывает и её железный край больно бьёт по коленке, из глаз брызжут слёзы, а двор оглашается рёвом. В ту же секунду водитель подхватывает тебя под мышки и передаёт с рук на руки бабушке, захлопывает дверцу, сам садится рядом, и машина трогается с места…
Ещё больней было, когда я ударилась подбородком о канализационную трубу, соскользнув с высокого отвала глины в канаву, вырытую возле нашего дома пленными немцами. Я захлебнулась бы холодной жёлтой жижей, если бы один из них не вытащил меня и не отнёс домой под причитания недоглядевшей за дитём домработницы. И пока меня, дрожащую, орущую благим матом, отмывали от грязи и крови в тазу на кухне, я краем глаза видела, как мой спаситель жадно уплетает из глубокой тарелки суп с плавающим в нём огромным, по моим понятиям, куском мяса. К счастью, косточки мои оказались целы.
Тогда я была совсем маленькая, это было давно, а вот сейчас «Мы едем, едем, едем в далёкие края», но весёлую песенку про соседей, друзей и зверей распевать во весь голос почему-то не хочется, правда, я больше не плачу, вытираю мокрое лицо концами косынки. Обласканная бабушкой, окончательно успокаиваюсь и смотрю в окошко. Едем мы не так уж и далеко: с одной окраины Москвы переезжаем на другую. Я знаю, что родители мои развелись, что мама вышла замуж во второй раз, что у нас со старшей сестрой теперь будет отчим. Но сестра, как говорят, может вскоре выйти замуж и устроить свою жизнь, «а вот Лялька… бедная Лялька!».
Сама я нисколько не чувствую себя бедной и несчастной, наоборот, будущая жизнь представляется мне интересной, а главное, свободной. Мне не надо будет больше слушаться папу, вспыльчивого и неуравновешенного, так говорят. Достаточно одной мамы, никогда ни на кого не повышающей голос, к тому же у неё появятся новые заботы месяца через два с рождением ребёночка, пока неизвестно – мальчика или девочки, я очень хочу, чтобы – мальчика. Домработница уже объявила, что съезжает от нас, не представляет себе, как это все мы, после отдельного жилья из нескольких комнат, будем ютиться в одной, и забирает кота. Это замечательно! – от его когтей у меня вечные царапины на руках и ногах. И как же здорово, что мы все теперь будем спать в одной комнате! Бабушка остаётся с нами, говорят, из-за меня – «жалко Ляльку», хотя могла бы жить с семьёй сына или другой дочери, да нет – меня она никогда не бросит, моя бабушка, самая необыкновенная бабушка на свете. Обо всём этом я думаю дорогой в машине, которая неожиданно останавливается перед одним из подъездов двухэтажного оштукатуренного, крашенного в жёлтый цвет дома, мало чем отличающегося от только что покинутого нами. Водитель открывает дверцу, и я, забыв о недавней травме, спрыгиваю с подножки и вижу разорванный чулок, намокший от крови и присохший к моей коленке. Зато не больно. Взрослые разгружают мебель и всё остальное. И точно так же, как в старом дворе, за происходящим наблюдают соседи и местные ребятишки.