Хотелось бы многое помнить. Ну, может быть, не всё, но побольше чего-то хорошего. А то память – такая дрянная штука: мечтается ведь забыть кое-какие неприятности, а они сидят в голове подобно ржавым вековечным гвоздям и не сыскать на них гвоздодёра; и, наоборот, знаешь же, что было много весёлого, доброго, красивого, а нет – тихая вода, штиль. И с этим пока приходится смиряться. Пока. До наступления Христова «воссоздания», о чём ещё пророк Исайя предвещал: «плохое больше не вспомнится и не будет тяготить сердце»; ну а память о хорошем, возможно, обновится.
А так, с чего-то вздумалось мне написать мемуарную книгу о всех-то походах, маленьких и больших, куда я за свою 50-летнюю жизнь наслонялся. Тема приятная. В походах ведь часто иной раз переосмысление жизни случается. Это интересно. А ещё же можно всю жизнь провести в одной и той же железобетонной коробке с кроватью, столом, стулом и санузлом, пять раз в неделю ходя в другую бетонную коробку со столом и стулом, но без кровати, и, коли так, – что памяти-то перепадёт?.. Но и то бы хорошо. А ведь глядишь: некоторые, и даже многие, в телефоне всю жизнь прожить умудряются. То ли дело: отправиться в поход! Разлепить глаза на белый свет, поразмять ручки-ножки, да подумать думу у костерочка. О чём, к примеру, подумать?.. О дружбе, о любви, вообще о людях, о земле, о жизни. Успокоиться. Отанализировать и отсинтезировать то, что в бетонных коробках да в телефоне на́жил. Полезно.
Вот и сел я. На стул. За стол. Открыл в телефоне листок бумаги и написал там голым-пальцем-по-кнопкам список. Выяснилось, за 50 лет я побывал в 41-м походе. Впрочем, думается, 5 или 8 совсем уж мелких просто забылись. Не беда. 41 – и так число немалое.
Родили меня в 1973-м. В России, нет, в СССР. В К…, главном городе области. Тут не очень далеко река Волга течёт. Она здесь и от своих болотных истоков уже утекла далеко, а до Каспийского до морю ещё ей течь и течь. Родили меня в роддоме, в двухэтажной краснокирпичной домушке, а ныне тут, спустя 50 лет, наркодиспансер располагается. Такая вот, почему-то, вышла между этими ЛПУ конкуренция; странно; ведь и то, и то каким-то боком к демографии относится. За откровенного пьянчугу ведь замуж не многие пойдут, стало быть, пьянчугу надо вылечить, чтобы больше детей нарожалось, и демографический график в СССР/России вниз не угнулся. Из роддома меня отвезли в пятиэтажную бетонную коробку. Там, в трёхкомнатной квартире на втором этаже, я прожил четверть века. А мои родители и до сих пор там обретаются в холодный сезон. Пятиэтажка эта у риэлтеров и связанного с ними люда зовётся «хрущёвкой». Хотя в 1973-м СССР-ом руководил уже не первый год Брежнев. В 1980-м меня отдали в среднюю школу № 12, что от моего дома в трёх минутах ходьбы. В 1982-м в наш класс зашёл кто-то из школьной администрации и объявил, что Брежнев умер. Я и мои одноклассники на это мелкомысленно взмолчали. Ассоциативно меня отнесло к сцене, где Брежнев что-то невнятное мурломычал с трибуны в телевизоре, а мама сказала каким-то неопределённым тоном: «Совсем сдал…»
Несмотря на нашу с одноклассниками мелкомысленность, в объявлении том нами чувствовалось что-то важно-тревожно-трагичное. Как будто случился некий конец эпохи, и теперь очень сильно неясно, что будет. А какой-такой эпохи? Советский социализм на излёте? – до перестройки, кстати, всего-то 3 года оставалось. Но это про политику. А если вернуться к походам (о чём, собственно, речь)… От папы, когда-то уже в 2000-х, я услышал, что в те 60–70–80-е была «эпоха романтизма» с символикой наподобие «вершины» Высоцкого, незамысловатой, нестройной гитары Визбора, палаток, костров, с мужественной целеустремлённостью в глазах, чтобы куда-то первопроходить и что-то покорять. Поезда, рюкзаки, «Милая моя», «Еду за туманом» и так далее.
