1.
Кухонный топорик возник из клубящейся тьмы. Небольшой, но массивный, с отполированной металлической поверхностью, с вычурным, хорошо заточенным лезвием-полумесяцем и короткой кривой рукояткой, он летел прямо на нее.
Летел странно, как в замедленной киносъемке, грозно кувыркаясь и петляя, и Шура чувствовала, что ей ни уклониться, ни убежать от этого жуткого орудия неправедной мести.
Но еще ужаснее ее жалило злобное шипение, доносившееся оттуда же, из тьмы: «Ш-шалиш-ш-шь, Ш-шурёныш-ш-ш»…
Шура тряхнула головой, и прилипчивое наваждение, изводившее ее в последние дни, рассеялось в единый миг.
2.
Она по-прежнему сидела в плетеном кресле, за накрытым для легкой трапезы столом, в лоджии богатой квартиры своей лучшей подруги Томилы, дожидаясь минуты, когда придется в очередной раз исполнить свою необременительную миссию.
Застекленная лоджия своими размерами могла бы соперничать с иным залом.
Плотные шторы, сомкнутые с особым тщанием, защищали ее от неистовых солнечных лучей, но, впрочем, не только от них.
Лоджия была обставлена с изысканной функциональностью, как и все другие помещения этого элитного жилища.
В дальнем конце имелся даже спортивный уголок с тренажерами, на которых глава семейства Трифон Христофорович в редкие свободные минуты пытался сбросить лишний жирок.
В ближнем от Шуры углу, сбоку от дверного проема, ведущего в кухню, прямо перед глазами гостьи, высился холодильник непривычной треугольной формы, а рядом, на торцевой стене, красовалась коллекционная кухонная утварь, среди которой выделялся бразильский топорик для разделки мяса.
Над коллекцией висел выполненный под старину большой гобелен, изображавший сцену королевской охоты на оленя, уже раненого стрелой.
Так вот в чем дело, выговорила себе Шура, машинально прикоснувшись к широкому розоватому шраму на левом плече, шраму, скрытому лямкой летнего платья.
Она засмотрелась на топорик и на охотников, преисполненных азарта погони, готовых добить загнанную жертву, и потому ей снова привиделось это!
Надо было сесть туда спиной, вот и всё решение проблемы!
Досадуя, она поднялась и устроилась в другом таком же легком кресле у противоположной стороны стола.
Придвинула к себе свой столовый прибор.
«А сердчишко-то всё прыгает, как зайчик! Ладно, хватит об этом! Не сахарная, не растаешь»…
Она налила себе красного вина и вдруг опрокинула бокал.
Схватила салфетки и принялась торопливо промокать лужицу, злясь на себя, что пальцы все равно дрожат.
Вот все знакомые твердят, что время лечит, стирает страшные воспоминания, а с ней почему-то происходит наоборот: тот кошмар рисуется в воображении всё ярче. Может, это оттого, что она не сопротивляется наплыву тревожных видений, сама вызывает их невольно из потаенных глубин памяти? Да еще в такие минуты, когда все идет хорошо, когда надо просто радоваться жизни…
«Закрой глаза, досчитай до десяти и успокойся! – уже решительнее приказала она себе. – Сегодня ты у Томилы, подруга. А такие дни для тебя всегда были праздником!»
3.
В глубине квартиры коротко хлопнула дверь, послышались быстрые легкие шаги, приглушаемые ворсистой дорожкой, и вот в лоджию вышла Томила в простыне, повязанной на голое тело выше груди и подчеркивавшей линию ее красивых плеч, на которые ниспадали вьющиеся локоны густых рыжеватых волос.
Простыня свисала до полу; зная, что ее ноги, в отличие от торса, не отличаются безупречными формами, Томила даже в домашней обстановке предпочитала облачаться в длинные одеяния, оригинально сочетавшиеся с ее вызывающими декольте.
Что ж, настоящая, избранная женщина, а Томила, по мнению Шуры, была именно из этой породы,
умеет пикантно оттенить даже собственные недостатки…
