Подхожу к подоконнику и осторожно беру в руки маленького
фарфорового ангела. За весь этот месяц я так и не смогла к нему
прикоснуться, хоть и очень хотела. Мне почему-то казалось, что
обожгу руки, ведь этот ангел от него. Это мой подарок мужчине,
который оказался ему таким же ненужным, как и я.
Замечаю, что крылышки ангела сломаны, но склеены. Усмехаюсь: вот
и мне бы склеить, да только не склеивается. Раны на спине глубокие,
до самого позвоночника уже достали, порезали сердце.
Я часто плачу. Иногда ору в стену о том, как сильно ненавижу
Бакирова, а потом реву белугой. По нему. По нам. По тому, что все
так… Странно. Я всегда думала, что рациональна, собранна и никогда
не влюблюсь, но, похоже, это не так. Сама того не замечая, я отдала
свое сердце взрослому мужчине, который его поломал. Своим неверием
растрощил на кубики, а теперь они не склеиваются, и, как я ни
стараюсь, я не могу унять эту боль.
Дни в больнице идут быстро. Как копии один другого, безликие
серые клоны. Поначалу я горю от обиды, очень часто плачу, однако
после все стихает, сменившись жуткой тоской.
Я не вижу Михаила все это время. После того нашего разговора он
больше ни разу не пришел ко мне в больницу. Кажется, Бакиров
исполнил мое желание. Если честно, я не помню всего нашего
последнего диалога. Все в тумане. Помню только, что мне было дико
больно и я так сильно плакала. Я умоляла его уйти, и он ушел.
Михаил оставил меня одну, и теперь каждый день в больнице для меня
такой же серый и безликий, как и стены моей палаты.
Меня лечат, кормят, делают перевязки на груди. Люда приходит ко
мне практически каждый день, но ЕГО нет, хоть я и думаю о Михаиле
постоянно, каждую минуту, каждый миг.
Эта страшная болезнь под названием “Михаил Александрович”…
казалось, что она прошла, но нет. Она прогрессирует во мне и тлеет,
как пламя, и я горю. Я обгораю так быстро, даже не успев толком
согреться об него.
Моя первая любовь к опасному мужчине вдвое старше меня оказалась
настолько острой, что воткнула в меня свои кривые шипы, едва я
успела ощутить ее запретный вкус.
— Готова? Давай помогу. Осторожно.
Меня выписывают сегодня, лечащий врач уже принес лист
рекомендаций. Анатолий перехватывает небольшой пакет с вещами из
моих рук, открывает тяжелую дверь. Я прижимаю все еще загипсованную
руку к себе и выхожу из палаты.
Анатолий бывал у меня часто, за это время он стал мне старшим
братом, которого у меня никогда не было, а его жена Люда сестрой.
Они единственные, кто навещали меня, кто приносил мне вкусные
апельсины и горячую еду, одежду и даже обувь. Настолько уязвимой,
как сейчас, я еще в жизни не была, и это жутко. Понимать, что у
тебя нет ничего, даже своего паспорта или расчески, банальной
резинки для волос и той нет. Все забрал огонь, чертовое пламя
сожрало все вместе с моим сердцем.
— Спасибо вам, Анатолий.
— Можно просто Тоха и на “ты”. Сто раз уже говорил. Пошли.
— А Люда не придет?
— Нет. УЗИ сегодня.
Анатолий немногословен, но этого вполне достаточно. Я не донимаю
его вопросами, я просто знаю, что он не обидит, хотя все равно
чувствую себя жутко скованной в его присутствии.
Не знаю, что случилось со мной за это время, но мне почему-то
становится плохо, когда рядом со мной мужчины. Почему-то мне
кажется, что любой из них может сделать мне так же больно, как
сделал Бакиров. Это очень странно, и мне стыдно об этом говорить. Я
чувствую себя дико неловко, путь даже сейчас рядом со мной Толик.
Он тоже мужчина, а значит, тоже может сделать больно.
Выходим на улицу вместе, и впервые за этот месяц я вдыхаю свежий
летний воздух на полную. Немного кружится голова, и я чувствую, как
меня под руку сразу подхватывает Анатолий.
