Посвящается вдохновителю этого текста Апостолосу Цицулису
Солнце припекало. Ящерица выползла на каменную скамью театра. Задрала голову к солнцу, молниеносно схватила надоедливо зудевшую муху и проглотила ее. Рядом с ней на низких тонах прожужжал жук и безмятежно приземлился рядом. Он начал деловито складывать крылья. Прозрачные задние крылья складывались мягким веером и заползали под блестящие золотистые надкрыльники. Жук поводил усами из стороны в сторону, сориентировался и важно побрел по своим делам. Ящерица скосила на жука глаз, но не двинулась с места. Эта добыча была ей не по зубам. Полуденный зной тонко звенел над амфитеатром. Воздух переливался маленькими миражами над нагретыми камнями ступенек для зрителей. Каменные скамьи овальными ярусами обступали круг площадки орхеструма1. Каждый последующий ярус возвышалась позади предыдущего, устремляя к небу чашу амфитеатра.
Послышались звуки размеренных шагов усиленных акустикой амфитеатра. Ящерица резво повернула голову в сторону звуков, оценивая приближающуюся опасность, и быстро юркнула в щель между камней. Не только ящерицу привлекли посторонние звуки в безлюдном театре. Статуя стоящая в портике просцениума2 открыла глаза и стала всматриваться во внеурочных посетителей. Эти подвижные живые глаза совершенно не вязались с застывшим каменным лицом статуи. Неожиданно ожила и мимика статуи. Она скривила толстые губы и тихо процедила^
– А ты оказывается злопамятен Аполлон. Решил наложить руку на мое стадо. Красть у вора. Это смело. Но это не твой ойос3. Ты же даже не сможешь взять то, что тебе не принадлежит принадлежит мне, не то что унести. Хорошо, уж коль ты ввязался в это дело, будем состязаться. Это даже интересно.
Статуя прикрыла веки и притихла.
Сверху по ступеням спускались двое. Шедший первым был одет в длинный до щиколоток хитон4 порфирного цвета с меандровой каймой по краю. На плече его хитон был заколот дорогой, но не кичливой фибулой5. При ходьбе в меандровом узоре промелькивали пальметты вышитые золотистой нитью, а также открывались бывшие на ногах дорогие сандалии с многослойной подошвой из бычьей кожи и с тонкими ремешками. Подпоясан владелец порфироносного хитона был узким поясом с серебряным аграфом6. Аграф был серебряным, изящным, но не вычурным. Шедший явно не выглядел простолюдином. И, тем не менее, чем-то он не дотягивал до типичного аристократа. Необычным казалось и то, что он нес подмышкой церы7, которые крепко прижимал к боку рукой. Время от времени он останавливался для осмотра скамей, оценивая их расстояние до сцены. Остановившись, он морщился, недовольно сдвигал брови к переносице, и продолжал спускаться ниже к орхеструму. Морщины на его лбу расправлялись и лицо приобретало выражение сосредоточенного спокойствия. Шагая, он инстинктивно теребил свою курчавую, хорошо ухоженную бороду. Наконец он остановился, наморщил лоб, вздернул брови вверх и удовлетворенно хмыкнул:
– Здесь будет удобно.
Он двинулся по проходу между ярусами скамьи и уселся на скамью прямо напротив средины сцены. Его спутник, следовавший за ним, не блистал богатством своего наряда. Если только, обтрепанный по краю экзомис8, можно назвать одеждой. Стук именно деревянных подошв его сандалий по камням разрывал тишину амфитеатра. Обе руки обладателя громкой обуви были заняты поклажей. В одной была корзина с провиантом и куском полотна навернутом на две палочки. На сгибе локтя другой руки болтался дорогой гиматий9. Этот гиматий не вязался с бедной одеждой его несущего, он скорее указывал на его починенное положение по отношению к обладателю изысканной одежды. А вот тому гиматий точно был в пору к его изысканному хитону. Казалось глазу не за что было зацепиться в фигуре второго человека. Он как бы исчезал из поля зрения на фоне его спутника одетого в порфировый хитон. Был лишь его блеклой тенью. Но, специально приглядевшись, можно было заметить, что одетый в потрепанный экзомис, сложен он был довольно гармонично. Легкая сутулость объяснялась не тяжестью поклажи, а скорее была вынужденной демонстрацией его подчиненного положения. У стороннего наблюдателя однозначно формировался быстрый уничижительный приговор:
