Посвящается Хайди Питлор
Могу представить, что ты там разглядел. Да, все это, конечно, страшно, но в конце-то концов это лишь старая сказка, древняя мистерия… Такие силы нельзя назвать, о них невозможно говорить, их даже нельзя вообразить. Можно лишь пощупать покров, лежащий на них, – символ, понимаемый большинством просто как поэтическая прихоть, а то и глупая сказка. Во всяком случае, мы с тобой уже кое-что знаем о том кошмаре, который обитает в тайных закоулках жизни, скрывшись под человеческой плотью. Он, бесформенный, присвоил чужую форму. Как такое могло случиться, Остин? Нет, как такое может быть? И почему тогда солнце не померкнет, почему не расплавится и не закипит под такой ношей земля?
Артур Мейчен. Великий бог Пан[1]
Как-то раз в 1972 году я пришел домой с работы и застал жену за кухонным столом с садовыми ножницами в руках. Она улыбнулась, из чего я сделал вывод, что не все так страшно, а потом потребовала у меня бумажник. Тут я, конечно, насторожился. Жена порылась в бумажнике, нашла топливную карту компании «Тексако», позволявшую заправляться в кредит (их тогда рассылали по почте всем молодым семьям), и разрезала ее на три равные части. В ответ на мои возражения – карточка, мол, удобная, и на минимальный платеж в конце месяца нам всегда хватает, а иногда и больше удается закрыть, – она лишь покачала головой и сказала, что таких процентов наш хрупкий семейный бюджет выдержать не может. «Лучше убрать все соблазны, – добавила она. – Свою я уже разрезала».
И действительно, следующие два года мы обходились без кредиток.
Это оказалось очень правильным, мудрым решением с ее стороны, ведь нам было по двадцать с небольшим лет, а мы уже успели обзавестись двумя детьми и едва сводили концы с концами. Я преподавал английский в старших классах, летом же подрабатывал в прачечной: стирал постельное белье из мотелей и время от времени развозил его по адресам на служебном грузовике. Тэбби днем занималась детьми, писала стихи, пока они спали, а вечером, когда я приходил домой, отрабатывала полную смену в «Данкин донатс». Нашего совместного дохода было достаточно на оплату жилья, продуктов, подгузников для младшего, а вот на телефон уже не хватало, и мы отказались от него точно так же, как от топливных карточек. Слишком велик был соблазн подольше поболтать с кем-нибудь по межгороду. Иногда оставалось немного денег на книги – мы оба не могли без них жить, – и на мои дурные привычки (пиво и сигареты), но не более того. И уж точно мы не могли позволить себе платить втридорога за привилегию носить в кармане очень удобный, но в конечном счете опасный кусок пластика.
Когда удавалось заработать чуть больше обычного, деньги уходили на ремонт машины, врачей и еще на то, что мы с Тэбби называли «детской лабудой»: игрушки, подержанный манеж, кошмарные детские книжицы Ричарда Скарри. Тут как нельзя кстати приходились мои рассказы, которые я иногда пристраивал в мужские журналы вроде «Cavalier», «Dude» и «Adam». В те дни я и не помышлял о серьезной литературе и любые разговоры о «художественной ценности» моего творчества были для меня такой же роскошью, как топливная карточка «Тексако». Рассказы были просто дополнительным источником дохода (да и то не всегда), нежданной радостью. Каждый из них представлялся мне эдакой пиньятой, только для получения сладкого приза требовалась не палка, а сила воображения. Порой я действительно срывал куш, и тогда мне на голову сыпались доллары. А порой оставался ни с чем.
Мне страшно повезло (по правде говоря, мне вообще всю жизнь везет, и не только в этом): работа была в радость. На тех рассказах я отводил душу, оттягивался по полной. Они сыпались из меня, точно из рога изобилия, сменяя друг друга, как рок-хиты по радио, что непрерывно играло в стиральном цеху, заменившем мне кабинет.
