Припоздав немного, я припарковала свой "Фергюсон Кросс—Кантри" 62—го года на отведенном для меня месте на стоянке и вышел. Низкие тучи быстро двигались, а дождь ласково накрапывал на мою седую голову. Рядом высились темные стены Лаборатории. Я чувствовал, как их громада отгораживает меня от легкого ветерка, а вместе с ветерком – от прохладной сырости осеннего утра. Хорошо, что я вернулся, пришла в голову мысль, возвратился к спокойной атмосфере исследовательской работы, с гордостью наблюдая за своими студентами, ощущая комфортное присутствие своих друзей.
Мимо меня торопливо прошмыгнула женская фигура, в руках у нее были большие коричневые конверты. Я полуобернулся.
– Лотти, – успел сказать я… это была посыльная из лаборатории… но она уже скрылась.
"Забавно, – подумала я, – обычно она готова остановиться и поболтать при малейшем поводе".
Я повернул обратно к лаборатории и чуть не столкнулся с другой женщиной, тоже загруженной, судя по всему, историями болезни.
– Что за черт! – пробормотал я про себя, но она тоже исчезла.
Я ускорил шаг, преодолел каменные ступени по две за раз и прошел через большие стеклянные двери, ведущие в главный зал Лабораторного корпуса.
Когда электронный механизм закрыл их за мной, я стянул с себя плащ. Я опустил десять центов в газетный киоск—автомат, и газета выскочила наружу в непромокаемой обертке. Напечатанный на внешней стороне заголовок привлек мое внимание, когда я начал запихивать ее в карман. "Новая эпидемия нарастает с каждым часом". Новая эпидемия? А что было раньше? Что ж, скоро я это узнаю. Может быть, это объясняло поведение Лотти и все эти истории болезни. Я повернулся, чтобы подняться по лестнице в свой кабинет.
За стойкой регистратуры Рози, наша старшая секретарша, наблюдала за мной. Ее яркие черные глаза и точеное старческое лицо под густыми седыми кудрями напоминали мне маленькую птичку, с любопытством осматривающую новое диковинное животное. Ее высокий щебечущий голос завершил иллюзию.
– Доброе утро, доктор Макдональд, – сказала она и передвинула табличку на табло прибытия и убытия, чтобы обозначить, что я вошел.
– Как прошли каникулы? Пэт у себя, – продолжила она, не дожидаясь ответа. – Она говорит, что пару раз сталкивалась с вами в районе Пауэлл—Ривер.
Я закончил складывать плащ, прежде чем посмотреть на нее.
– Да, мы повстречались, – осторожно признал я, но не стал углубляться в подробности.
– Не знаю, как вы управляетесь со своей яхтой в одиночку. Мне кажется, я бы захотела иметь компанию, чтобы плыть туда, в эту бурную воду, – сказала она и сделала паузу. – Я слышала, Пэт – хороший моряк.
– Ты слишком много болтаешь, Рози, – прорычал я и пошел по коридору. Всю дорогу вверх по лестнице я вспоминал искорку в ее глазах, когда прошел мимо нее.
Первый этаж лаборатории занимают административный офис и отделение клинической патологии. В глубине – белые кафельные стены и металлические столы из монеля для вскрытий. На втором этаже патологоанатомы сидят за своими микроскопами и изучают красивые, окрашенные в синий и красный цвета срезы тканей человека и животных, которые поступают из камер аппаратов Техникон и микротомов умелых лаборантов. Здесь же находятся медицинская библиотека и отделение гематологии, где кровь тысяч пациентов размазывают по предметным стеклам, окрашивают и исследуют на признаки заболеваний. Я как раз огибал перила на верхней площадке лестницы, когда, выходя из серологического кабинета, увидел длинную худую медлительную фигуру и волнистые светлые волосы Гарри Коупа, гематолога. Он сразу же заметил меня и вяло помахал рукой.
– Привет, Джон! Как прошел отпуск? – спросил он с мягким английским акцентом.
