Моим коллегам,
работающим и ушедшим…
“ Время не торопи – мне интересно"
-О, моя жизнь! Моя бедная жизнь!– это прозвучало, как сросшиеся со словами мелодия французских шансонье,– Моя бедная жизнь, похожая на ад,– подумал доктор Антонио и сделал маленький глоток кофе. “Или я человек, возвращенный в ад?!– он снова отпил кофе и снова подумал,– Нет, просто у меня такая судьба”.
Из открытых окон родильного отделения раздавались страстные, утробные вздохи. На крыльцо выскочила санитарка и закричала на всю площадь: “Доктор Антонио! Доктор Антонио, синьора Розалия рожает! “ Теперь мысли Антонио переключились на неё – “Дура старая, могла позвонить на пейджер!“
Он тоскливо посмотрел на черную, пластиковую коробочку на поясном ремне и ему очень захотелось, чтобы она замигала зелеными и красными огоньками и по мерцающему экрану побежала строка: “Доктор, Вас ждут в операционной! “ Но, плоскостопная санитарка, приехавшая лет тридцать назад из деревни так и осталась грубой, неотесанной пейзанкой. Только доброй.
–Доктор Антонио! Синьора Розалия рожает!– от напряжения она даже присела и оперлась руками о колени.
Куда ей до последних достижений техники, когда всем известно, что доктор сидит под тентом в кафе напротив.
–О моей жизни можно писать книгу,– вздохнул Антонио и потому как курносая официантка, проскакивая мимо, обернулась, понял, что сказал это вслух.
Недовольный собой, он бросил на стол мелочь – ей на чаевые – и крикнул в прохладную глубину хозяину: “Марко! Запиши на мой счет кофе и рогалик. Не перепутай! Пирожное я беру только по пятницам! “
–Доктор Антонио! Доктор Антонио, где же Вы?! Синьора Розалия рожает!
Ну и луженая у неё глотка! Все зеваки уже знают, что синьора Розалия рожает и видят, что доктор поднялся из легкого плетеного кресла.
Доктор Антонио, не спеша, пересек площадь. Синьора Розалия стала недобрым гением его медицинской карьеры в этом городке. Лет двадцать назад, когда он приехал сюда, полный радужных надежд после окончания университета, на его первое дежурство карета скорой помощи привезла из привокзального района, места обитания, получающих социальное пособие, некрасивую девицу, которую повивальная бабка тщетно пыталась разрешить от бремени. Девица скулила и впадала в беспамятство. Младенец, рвавшийся наружу, застревал в непропорционально узком тазу. Доктор Антонио встал к столу и сделал то, что благородно называется кесаревым сечением. С тех пор, каждые полтора – два года, ему приходится повторять начатое однажды, плодя свору гиперактивных, агрессивных ублюдков, терроризирующих барышень из благотворительных служб, мелких лавочников и полицейских. “Перевязать бы ей трубы“,– каждый раз во время операции, вырезая предыдущий рубец, грешно задумывался доктор Антонио, но понимал, что синьора Розалия, истинная католичка, может заподозрить недоброе, брякнуть на исповеди и жди скандала.
К вечеру, уходя из отделения, он убедился, что синьора Розалия очнулась от наркоза и, сидя в кровати, с аппетитом хлебает больничную похлебку с клецкой. Рядом безмятежно подогревался в инкубаторе её приплод с генетически низкой линией волос, начинающийся почти от самой переносицы, и выпирающими надбровными дугами неандертальца.
–Спасибо Вам доктор,– синьора Розалия втянула в себя очередную ложку супа,– Да благослови Вас,– она с сожалением оторвалась от еды и забубнила молитву.
–Будьте счастливы…
Подошедшая секретарша отвлекла его, сообщив, что запись на вечерний прием заполнена, и замолчала в ожидании.
–Если другого выхода нет – доктор Антонио c силой стиснул между ладонями затылок, сдерживаясь, чтоб не чертыхнуться – придется открыть дополнительный час.
Еще студентом, поучал его дядя Корнелий – “Ты станешь большим, станешь важным, не позволяй, чтобы распорядок твоего дня зависел от настроения, с которым проснулась секретарша “. Предшественница, уволившаяся сидеть с детьми, могла мило поболтать, наобещать всякого и перенести очередь на завтра, а у этой мегеры способностей хватает только заполнить разлинованный листок в столбик.
