Цикл. Хочу надышаться, глядя на неё.
От автора: Недаром, в аннотации, я употребил термин «вопиющее». Для меня этот сюжет оказался самым вопиющим из всех, что я писал. Ещё никогда прежде, за все годы, что я пишу, меня настолько сильно не пронзало негодованием, относительно происходящего. Меня «Бомбило» вместе с главным героем на его Пути в получении сведений. Я, как и он, жаждал самой суровой справедливости.
К сожалению, тема, поднятая в данном рассказе, повсеместно никуда не пропала и продолжает всплывать в разных странах по сей день. Как по мне, у нас всё ещё не существует правильных и деликатных и в то же время безапелляционных способов борьбы с данной проблемой. На неё словно бы закрывают глаза с какой-то отсроченной снисходительностью.
А стоило бы начать решать ещё вчера!
P.S. Меня радует, что в России таковые случаи мне не встречались, но то, что происходит в остальном мире, меня несомненно всё же волнует. Подобного не должно происходить нигде.
Главье 1.
Вельмгар последний раз взглянул в голубые глаза Перуна, смотрящего на него с неба.
Вельмгар следом увидел надетый мешок и пыльной ткани, пахнущей затхлыми придыханиями тех, кто погиб в этом мешке до него.
Вельмгар шумно выдохнул. Я не делал этого, перед лицом Богов не делал! – хотелось вскричать ему.
Но в пошлый раз за такой выкрик ему выбили зуб. Боль ещё не опустила, а суд уже прошёл.
Приговорили.
Шибеница.
Потеха толпе. Быстрая смерть.
Вельмгар дал воздуху этого Мира Девяти Блаженей походить через него ещё несколько раз и приготовился слушать. Слушать то, что скажут нечестивые на руку и на язык жрецы, допустившие смерть безвинного. Да пронзит неверных понятию чести молния Перуна.
Вельмгар дал своим ногам более высокий шаг, когда его обидно толкали, словно уже потерявшего жизнь в спину. Вельмгар поднимал на каждый шаг ногу в два раза больше положенного и ступал по ступеням так, что доски поскрипывали, перекрывая гулом крики разгорячённой толпы.
Вельмгар зашёл на помост. Толпа довольно взликовала, не ему, а тому, за что он уплатит оброк, а монетой станется всего-то его честная жизнь.
Руки упёрлись в путы. Крепкие, бесконечные в силе удержать всякого от посягательство на них. Смертельные. Лишающие.
Вельмгар просто попробовал, он знал, что они неразрывны. Ему просто хотелось ещё раз ощутить силу своих рук, пусть и не справившуюся с такой жалкой верёвочкой. Но сила была приятна сердцу, в груди приветливо или даже прощально отозвалось.
Вельмгара вытолкнули на люк, он почувствовал ногами тот гуляющий дощатый квадрат под ногами. Мешок на голове, пошитый из непрозрачной парусины, позволял лишь через крохотное отверстие, через которое проходили нити дратвы выглядывать в этот мир и не различать никого и ничего. Кроме…
Кроме враждебности. Всё окружение источало ту враждебность. Жаждало воочию углядеть лишение жизни.
Что ж, если Хорсу угодно в своих утренних лучах такое хуление невиновного, то так тому и быть.
Могучая грудь Вельмгара, исполненная Стрибожьим воздухом, вдруг начала подводить, он нервно задышал, ожидая неминуемого.
Коленки затряслись. В голову вкралась неприятная мысль – как бы не заметили, что он столь недостойно возловил струх и заколебался на ветру.
Заметили.
В толпе. Такой далёкой и чужеродной кто-то захохотал, перекрывая общный гул остальных.
– Погляньте-ток! Затрухал, курвина! Точно глаголю, от виноватости затрухал! Невиноватый б не побоялся, да и Перун завсегда упасёт невиноватого!
Крикуна поддержали. Толпа заголосила ярче. Она обжигала.
Справа Вельмгар услышал величавое шевеление. Кто-то вышагнул совсем недалеко от него.
Толпа смолкла без окриков в установлении тишины. Вышел кто-то важный.
– Во имя взоров богов и людей! Во имя Покровов и Заводей пятой Блажени, взорно раскрытым, объявляется понесение смертностного наказания! А-Хвэй!
