Я уныло рассматривала свое отражение
в зеркале. На моем лице не было ни малейших следов радости, что
пристало испытывать девице, которая вот-вот должна выйти замуж.
Рыжая грива, несмотря на все попытки
тетки Марты уложить ее в некое подобие прически, топорщилась во все
стороны и ниспадала тугими локонами до середины спины. Не
по-эрлайски бледную кожу лица украшала россыпь мелких веснушек.
Само лицо худое, костлявое. Вздернутый нос, упрямый подбородок.
Темные брови, изумрудно-зеленые глаза… По меркам благословленной
Эрлии, меня никак нельзя было назвать красавицей.
На худосочном теле расшитое
свадебное платье, доставшееся от Фарлины, — сестры моего будущего
мужа, висело мешком. И в росте и в комплекции я первой красавице
деревни значительно уступала. Подол укоротили, а вот перешивать
платье для меня никто не стал. Покроем свадебный наряд напоминал
тунику, так что проблему решили просто — на моей талии потуже
затянули кушак. Правда, перед этим бабка жениха не упустила
возможности в очередной раз уколоть меня и громко посоветовала:
— Девка, напихай себе чей-нибудь за
пазуху! А то плоская, аки доска!..
На высказывание будущей родственницы
я не обратила внимания. Как и на смешки, переглядывания и
перешептывания женщин, которые собрались в доме старосты.
Жители деревни считали, что такой
замухрышке, как я, необычайно повезло. Ведь меня решил взять в жены
молодой кузнец — богатырь, красавец и, самое главное, единственный
сын старосты. А по мне так просто белобрысый детина с завышенным
самомнением. Фирдан будто являлся живым воплощением древней
пословицы: «Сила есть — ума не надо».
Разумеется, выбор красавца Фирдана
не одобрили ни его отец с матерью, ни многочисленные родственники и
прочие деревенские жители. Где это видано, чтобы сын старосты
женился на травнице, которая живет в полуразвалившейся хибаре на
окраине деревни? Когда один из самых завидных женихов округи берет
в жены сироту, девчонку без роду и племени и, что немаловажно, без
гроша в кармане?
Совета родичей Фирдан слушать не
стал, от деревенских просто отмахнулся. А я… моего мнения никто и
не спрашивал.
Мне бы, дуре рыжей, заподозрить
неладное, когда молодой кузнец слишком зачастил к моей избушке. То
занозу вытащить попросит, то отвар для простуженного горла, то
растирание для бабки, у которой опять спину прихватило. Жива была
бы моя наставница Отха, она бы поняла, что у этого детины на уме. Я
же радовалась копченому окороку и новому ножу, тому, что Фирдан мне
косу наточил и дров нарубил. Невдомек дуре конопатой было,
что так за мной сын старосты ухаживал.
А когда сваты пожаловали, что-либо
делать поздно стало. Я сирота, постоять за меня некому.
На следующую ночь я попыталась
сбежать. Далеко не ушла. Поймали. На вторую ночь снова попыталась,
но даже за околицу выбраться не смогла. После этого староста меня
собственноручно выпорол. Вообще-то, по правилам, такая честь должна
была достаться моему отцу, но за неимением оного сошел и будущий
свекор. Перепало мне от Пафтия сильно. До сих пор, спустя десять
дней, больно сидеть.
Больше сбежать я не пыталась. Не
потому, что боялась Пафтия. Стерегли меня как зеницу ока. Ни на
секунду не оставляли одну, все время рядом со мной крутилась
пара-другая родственниц Фирдана.
Как бы не были люди поначалу против
моего с Фирданом союза, сейчас дело было в чести самого старосты и
всей деревни. А потому сегодня на закате меня ждала свадьба и
первая брачная ночь…
Тетка Марта водрузила на мою голову
венок из ромашек и отступила на пару шагов, дабы полюбоваться
результатом своих трудов.
— Вот! Так-то лучше! —
удовлетворенно изрекла она. — Хотя нет. Подожди!
Дородная женщина метнулась ко мне и
принялась нещадно щипать за щеки, пока не добилась здорового, по ее
мнению, румянца.
