Я с трудом открыла глаза, но, даже
когда сделала это, то не смогла сразу сообразить, где нахожусь. Так
бывает: ты просыпаешься утром, а вся комната куда-то едет, и едет,
и снова едет… «Да когда же ты уже закончишь качаться?» —
мысленно простонала я. «О, кажется, приехали: белая стена. А по ней
ползет таракан. Тьфу, гадость! Или не ползет, и это просто мне на
глаза упала челка?»
Я подняла руку, смахнула с лица
волосы и осознала, что лежу на подушке под одеялом. Повернула
голову и безошибочно узнала больничную палату. «Что вчера
произошло? Где меня носило, и какого чёрта я ничего не помню?»
Проверила руки-ноги — вроде бы двигались. Спасибо и на этом. «Так,
ладно, нужно встать и осмотреться, хорошо бы еще зеркало где-нибудь
найти. А потом, конечно, спросить, что произошло». Возможно, я
побежала бы спрашивать сразу, но на дворе стояла ночь, и
собеседника нужно было еще отыскать и, вполне вероятно, разбудить.
С такими мыслями я встала с противно скрипнувшей кровати и
убедилась, что в палате, кроме меня, никого не было. «Не дежурный
день, что ли, у них сегодня? Но оно и к лучшему». Осмотр принес
сразу две новости. Хорошая состояла в том, что мое тело было вполне
здорово, если не считать повязки на шее. Оно гнулось,
поворачивалось и нигде не болело. А плохая звучала просто: я была
не в своем теле. То есть — в своем, но в его детском формате.
Да-да, я тоже сперва не поверила, но в стратегически важных местах
спереди и сзади все отсутствовало. Не то, чтобы там и раньше было
много, — однако, факт. Нащупала родинку, чтобы убедиться, что
тело все-таки мое. Родинка, как ей и полагалось, оказалась на своем
месте под левой ключицей. «Говорят, во сне не чувствуешь боли» —
вспомнила я народную мудрость. Поэтому ущипнула себя прямо за
родинку — и открыла рот в немом крике. «Больно, больно, больно-то
как!!!» Однако только рваное дыхание разнеслось по палате, потому
что я боялась кого-то ненароком разбудить.
— Что же я за дура-то такая?! — зло
прошипела самой себе.
Когда боль утихла, я осознала, что
всё происходит на самом деле. Моя челюсть удивлённо поехала вниз, и
я тоже поехала вниз. Так и села с открытым ртом прямо на пол.
Ступор – он такой. Через некоторое время челюсть сказала «хватит» и
защёлкнулась. Попа заявила, что на твёрдом ей сидеть не нравится,
пора бы её хозяйке и честь знать. Ноги заявление поддержали,
заставляя подняться и прийти в себя. Сна не оказалось ни в одном
глазу, я была в шоке, но полна сил и энергии. «Собственно, какой
смысл ждать рассвета? Рассвет – это люди, задающие вопросы. А я не
готова отвечать на вопросы, мне бы для начала успокоиться и узнать
самой хоть что-нибудь. Где-то же в коридоре должно быть
зеркало?»
С такими размышлениями я осторожно
вышла из палаты. Дежурный свет, конечно, не чета дневному, но его
вполне хватало, чтобы уверенно ходить и даже бегать. Первым делом,
я направилась на сёстринский пост, на котором никого не оказалось.
Однотипные для всех больниц часы со стрелками показывали пятый час
ночи. Пройдя по коридору из конца в конец, зеркала я так и не
обнаружила. Зато нашла сестринскую и ординаторскую, бак для грязных
вещей, мусорку и уборную. Вернулась на пост и села на стул
медсестры. На столе в стаканчике стояли ручки. Рядом к картонке
крепился список пациентов с номерами палат, в которых они лежали.
Свою фамилию я нашла в палате номер три, ещё несколько человек
находились в соседних.
И тут меня осенило: карточка! Где-то
здесь должна находиться моя медицинская карта. Только вот, где?
Вряд ли в столе, но всё же стоило проверить. На секунду меня
кольнула совесть – нехорошо лазить по чужим вещам – но я её
задавила. Мне нужна была информация – очень нужна. Ящики оказались
не заперты, но искомого я в них не нашла. Только листы, тетради,
какие-то бланки, ножницы и клей.
