13-й век, графство Корнегейское, поселение Деревейко.
-Аааа!- очередной душераздирающий крик разорвал тишину зимней
ночи.
- Да когда ж она заткнется, прости меня за грехи, Создатель,-
старый Евлампий, сплюнув, накинул потертый тулуп, захватил
самокрутку, вышел во двор и, присев на рассохшуюся лавку, с
наслаждением закурил вонючую траву, собранную бабкой на
болотах прошлым летом.
Все лучше, чем слушать вопли неведомо откуда свалившейся на них
роженицы. Не споткнись о нее вчера вечером бабка, выходя по нужде,
спали бы сейчас спокойно, и горя бы не знали. А за ночь намело бы
по окна и нашли бы эту непутевую лишь по весне, когда бы снег
сошел.
А сейчас вон орет, как нанятая, аж в ушах звенит.
Сначала-то только стонала тихонько, когда они с бабкой ее в
избу-то втащили, а теперь вошла в раж, никакого тебе покоя в
своей избе.
Холодное хрустальное небо зимней ночи
загадочно мерцало драгоценными каменьями, батюшка в храме
сказывал, что редко, но бывало, что каменья могут упасть с
неба, и тогда жди или чуда дивного или беды великой.
Евлампий батюшке не верил, брешет все батюшка, вон рожу-то наел,
и брагу хлещет без перерыва, сам каменьями весь
обвешался, и глаза у него лживые, такой соврет, не дорого
возьмет, где это видано, чтобы каменья с неба падали.
Взглянув последний раз на небесные каменья, Евлампий с трудом
поднялся, собираясь двигаться обратно в хату. Открыв скрипучую
дверь, старик, помедлив, скрылся в хате и не видел, как посыпались,
посыпались каменья с неба сверкающими искрами, без конца
и без края.
А в хате раздался слабенький жалкий писк новорожденной
девочки.
Молодая мать истекла кровью и в ту же ночь умерла...
Наши дни.
Элеонора.
Ну все, уже край, вставать. Вскакиваю, одеваюсь и бегом в
университет, лекция по термодинамике через двадцать минут и поесть
опять не успею, блин. Хорошо еще, что общага в пяти минутах бега от
главного корпуса, ну или в двадцати минутах
неторопливой ходьбы. Пробегая мимо нашей студенческой столовки
с народным названием "Тошниловка", вижу в
огромном пыльном окне нашего
национального кадра Алиека, ну, в смысле,
дружественное государство послало учиться, как оно, государство,
думало, нашего Алиека в наш славный университет инженерной
науке, заплатив за обучение оного кругленькую сумму. Взгляды
государства и самого Алиека на обучение резко разнились, что
и выразилось в данном случае в такой мелочи, что на лекцию
Алиек не спешил, не торопясь наслаждаясь в нашей столовке
нехитрым завтраком.
Влетаю в аудиторию, мест, конечно, толком нет, на дикой скорости
оглядываю огромный наклонный как в цирке зал, выхватываю взглядом
свободное место, молнией несусь, плюхаюсь, выдергиваю из рюкзачка
тетрадь, ручку, секунду на расслабон, и в аудиторию бодрой походкой
входит наш термодинамик, целеустремленно направляясь к
солидной кафедре из полированного темного дуба.
Время переклички - мое любимое. Вальяжно откидываюсь на
отполированную многими поколениями студентов спинку скамьи и
взираю на наш многочисленный поток. Чувство такое, словно я
где - нибудь в кино.
Вот на первом ряду наши отличницы - зубрилки. Эти
девчонки всегда приходят заранее, минут за пятнадцать до начала,
чтобы место занять, а до этого еще и успевают в столовку. Это во
сколько же они встают, учитывая, что живем мы, естественно, в одной
общаге, на одном этаже нашего третьего курса. Но Анька
с Галинкой, правда, и ложатся в детское время, не позже
одиннадцати, строго по режиму.
Вон на пятом ряду Нелька, забыла, откуда она там
прибыла, но там, откуда она прибыла, Нелька смогла узнать очень
много того, что приличной девочке знать совсем не положено, и
вот уже третий год делится этими знаниями со всеми желающими,
правда, дозированно, в том смысле, что "до конца" она идет не со
всеми. Это Нелькино выражение -- "до конца". Не знаю, что она под
этим подразумевает, удивляет всех только то, как Нелька умудряется
не забеременеть и не заболеть. Презервативы она не любит, говорит,
что не то, таблетки никакие тоже не пьет, девчонки бы увидели.
