Ясмин
Впервые в жизни я чувствовала себя
скотиной на рынке.
— Шесть золотых дирханов, сорок
голов овец и четыре мешка зерна за девку? Илам Великий, такого
откупа достойна царица всей Пандеи [1]!
Толстые пальцы сдавили подбородок
под тонким слоем никаба [2]. Легкая шелковистая ткань хоть и
скрывала лицо, не считая прорези для глаз, но не служила достойной
защитой от посягательств постороннего мужчины. Все время, пока
будущий жених рассматривал меня, я усилием воли подавляла желание
отдернуть голову и ударить в ответ.
— Умар, речь о моей единственной
падчерице, доставшейся мне от луноликой Фатимы. Великий Мудрец
забрал у меня любимую супругу в райские сады, но оставил прекрасную
дочь. Уверяю, дорогой друг, Ясмин воспитана в традициях Маракеша.
Она целомудренна, молода и родит тебе много сыновей, — растекался
патокой Амаль. — Под этим невзрачным покрывалом настоящее сокровище
с тонким станом, атласной кожей цвета сливок и богатством волос,
которым позавидует любая незамужняя девица. Настоящий шоколад,
мягкий и сияющий. А какие глаза? Мудрец, ни один янтарь не
переплюнет по чистоте их прозрачность!
Рядом с отчимом неподвижно сидели
мои сводные братья — двенадцатилетний Хазар и восьмилетний Юсеф.
Такие юные, без первого пушка на коже, но жестокие и нетерпимые к
любой женской непокорности. Прямо как их отец.
— Сыновья… — Умар наконец отпустил
меня, позволив немного отодвинуться, и погладил пальцами густую
седую бороду.
Я с трудом подавила подступившую к
горлу тошноту от резкого аромата благовоний. Дым от истлевших
палочек сандала по-прежнему витал в воздухе и завивался колечками
над глиняными лампами, расписанными умелыми руками лучших мастеров
города. Складывалось впечатление, что в доме гостил сам султан Илам
I или кто-то из его окружения, а не престарелый вдовец с блестящим,
сальным взором из-под густых бровей.
О мама, ну почему ты ушла так
рано и оставила меня Амалю? Этот сын хромого верблюда достоин
гореть в чертогах шайтанов, но вместо справедливого суда богов
считал выгоду от будущего союза.
— Ведь Азиза всего два месяца назад
покинула свет вместе с дорогим наследником. Сгорела в лихорадке.
Мудрец, бедная душа, — Амаль сложил ладони в молельном жесте и
низко поклонился, даже не удосужился встать на колени при
упоминании покойной.
— Туда и дорога шайтановой девке!
Распутница, посмела показаться другому мужчине без накидки! —
неожиданно разозлился Умар.
Удар кулака по столешнице заставил
фарфоровые блюда громко звякнуть. Несколько капель травяного чая
оказались на белоснежной скатерти. Пятно быстро въелось в кружево,
а я только коротко вздохнула и незаметно спрятала кулаки под
широкими рукавами праздничной абайи [3].
Сиди и молчи, Ясмин. Женщина должна
быть покорной, тихой и скромной. Несколько лет воспитания узкими
розгами из тонкоствольного тиса научили держать лицо перед людьми.
Поэтому я опустила взгляд и уставилась на узорчатый рисунок тканого
ковра. Оставалось потерпеть недолго. Просто ждала, когда отчим
отпустит меня в женскую половину нашего дома. Там, в моей комнате,
под старой кушеткой прятался маленький сверток.
Совсем чуть-чуть терпения, и скоро я
буду свободна.
Амаль вновь вернулся к откупу,
обещая, что я подарю не только сыновей, но и принесу счастье в дом
будущего мужа. При этом он злобно постреливал взглядом в мою
сторону, чтобы не смела даже пискнуть. На левом запястье до сих пор
чернели следы после разговора неделю назад.
«Не вздумай ляпнуть лишнего,
шайтаново отребье. Свой ядовитый язык держи за зубами, а проклятую
магию — в узде. Проявишь непокорность — прикажу забить камнями на
главной площади! Поняла?»
Я снова вздохнула — негромко, только
ткань накидки шевельнулась, — и замерла в ожидании.
