В советскую эпоху в школе лучшим ученикам выдавали похвальные грамоты в конце каждой четверти и учебного года. На них золотыми буквами было написано: «за хорошую учебу и примерное поведение» или «за отличную учебу и примерное поведение». Украшенные красными знаменами и портретами вождя, эти листы со временем шли на растопку или пылились где-то на чердаках. Но тогда, особенно в младших классах, они являлись предметом особой гордости родителей.
Толик был среднего роста, круглоголовый, с улыбчивыми серыми глазами. Учился он хорошо, благодаря цепкой памяти и способностям, однако благонравием не выделялся. Напротив: то с кем-то подерется, то болтает на уроках. Фамилия у него была Кривенко, и ребята прозвали его «кривым». Прицепили такую обидную кличку. На каждом шагу вместо имени – кривой да кривой, и ничего с ними не поделаешь…
Толе не нравились тихие, аккуратные девочки, бойко тянувшие руку на вопросы учителей. Не по душе был и Алик Сычев: белокурый, всегда ходивший в отутюженных брюках, спокойный и безупречный. Уж он-то неизменно получал похвальные листы… Кривенко за подобной «тишью и гладью» мнилось нечто мертвенно-скучное.
– Хуже круглого отличника только круглый дурак. Нет, это не для меня, – решил он. – Тоска зеленая.
Отец и мама Толи были очень занятые люди. В основном он находился на попечении бабушки Веры. Ее все знакомые родителей называли по отчеству: Ефимовна. Это была невысокая худенькая хлопотливая старушка с ясным лицом и на удивление звучным молодым голосом. Зачастую она тихонько что-то напевала. В воскресные и праздничные дни Ефимовна ходила в церковь. Несмотря на больные ноги, она редко сидела на одном месте, разве что со старинной «божественной» книгой в руках.
– Чего ты, Толичек, к приемнику прилип, ну что в той музыке хорошего?
– Да, бабушка, ты в ней ничего не понимаешь. Ансамбль есть такой: «Биттлз» называется. Классно играют…
– Ох, не научит тебя добру это радио. Ты бы лучше послушал, как в Церкви поют.
– Ну, я ведь ходил с тобой раньше, надоело. И не надо снова вспоминать про овечек и козлов. Довольно с меня…
Кажется, бабушка сильно огорчилась, но ничего не сказала. Покачала головой и ушла к себе.
С той поры прошло лет сорок, а может быть и больше. Ефимовна давно покоилась на старом городском кладбище, умер и Толин отец. Анатолий Федорович уже имел жену, двух взрослых детей и приличную должность в солидной фирме.
Однажды вечером супруга ему сказала:
– Знаешь, наш Коля со своей новой девушкой стал ходить в церковь.
– Да ну! – удивился отец.
Через день у него с сыном состоялся такой разговор.
– Мне мама сказала, что тебя Нина по храмам разным водит…
– Почему Нина водит? У меня своя голова есть.
– И тебе там нравится?
– В общем, да…
– Что же там интересного? Сахар сахарный… И потом – это ж все средневековье дремучее. Ты ведь живешь в двадцать первом веке!
– Знаешь, папа, не будем спорить. Говорят, что в споре рождается истина. Но не в таких вопросах. Я побежал, пока!
Полетели снова будни, заполненные напряженной работой и разными хлопотами. Анатолий Федорович с затаенной досадой вспоминал про разговор с сыном, но «давить» на него не хотел – безполезно, парень уже взрослый.
Однажды он поздно пришел домой с тяжелой головной болью. Быстро перекусил, чмокнул в щечку свою расплывшуюся с годами половину и лег в неубранную с утра постель. Снилась Кривенко сначала всякая ерунда, он почти ничего не запомнил. Будто идет куда-то в одном дырявом носке и грязной футболке. А одноклассник Димка кричит на всю улицу:
– Кривой, кривой, пошли раков на речку ловить…
