Нимуэ пряталась в стоге соломы, и с этого ракурса отец Карден походил на дух света. Было что-то в том, как он стоял (спиной к закатному солнцу, облака струятся над воздетыми ладонями, сокрытыми рукавами с драпировкой), что создавало впечатление, будто стоит он на небе. Неровный голос заглушал блеяние коз, треск горящего дерева, крики детей и материнский плач.
– Бог есть любовь! Любовь, что очищает, освящает, объединяет нас! – взгляд Кардена скользнул по жалкой воющей толпе, распростертой в грязи, окруженной монахами в красных одеждах.
– И Бог смотрит на нас, – продолжал Карден, – и сегодня Он улыбается, ибо мы исполнили Его работу. Мы омыли себя в Его любви и выжгли гнилую плоть.
Клубы дыма, вьющиеся возле его рук и ног, перемежались с хлопьями красного пепла. Изо рта отца Кардена брызгала слюна.
– Мы вскрыли демонический нарыв! Изгнали черное семя прочь с этой земли! И сам Господь благосклонно улыбается нам!
Карден опустил руки, и его рукава упали, точно занавес, открывая взгляду адскую картину из тринадцати крестов, горящих в поле позади. Распятых было сложно разглядеть в густом черном дыму.
Бьетта, крепкая женщина, мать четверых детей, поднялась и, словно раненый медведь, поползла на коленях в направлении Кардена. Один из монахов в красном выступил вперед и, поставив ботинок промеж ее лопаток, ткнул Бьетту лицом в грязь, где она и осталась, испуская стоны, обращенные к земле.
У Нимуэ в ушах стоял звон с того самого момента, как они с Пим, въезжая в деревню на Сумеречной Леди, увидели на тропе первый труп. Им показалось, это был Миккель, сын кожевника, что выращивал орхидеи для майских гуляний. Голова его была раздавлена чем-то тяжелым – а они даже не могли остановиться и проверить догадку, ибо вся деревня уже пылала огнем и повсюду виднелись паладины, чьи красные одеяния тоже казались языками пламени. Полдюжины деревенских старейшин сгорело заживо на крестах, наспех воздвигнутых на холме. Нимуэ казалось, что крики Пим звучат где-то далеко, ее собственный разум словно выцвел. Куда бы ни упал взгляд, она всюду видела соседей, которых выволакивали из домов и втаптывали в грязь. Два паладина за руки и за волосы тащили старую Бетси через гусиный загон: птицы нервно били крыльями и беспрерывно гоготали, делая происходящее еще более нереальным.
Нимуэ с Пим быстро разделились, и она спряталась в соломенном стоге, затаив дыхание, когда мимо протопали монахи. Они принесли одеяла с конфискованными вещами к открытой повозке, где стоял Карден, и бросили к его ногам, рассыпав содержимое. Жрец взглянул вниз и удовлетворенно кивнул: все так, как он и ожидал. Корень тиса и корень ольхи, деревянные статуэтки древних богов, тотемы и животные кости.
– Бог видит все, друзья мои, и от него не скрыть эти колдовские инструменты. Бог исторгнет ядовитое семя прочь, а вы, защищая себе подобных, лишь продлеваете свои мучения, – отец Карден отряхнул пепел со своей серой туники. – Итак, мои Красные Паладины ждут признания. Прошу, ради вашего же блага, сознайтесь открыто, ибо мои братья искусны в ремесле инквизиторов.
