Нина
Что ты делаешь, когда просыпаешься с татуировкой, которой у тебя не было прошлым вечером?
«Хм. Что за чушь?» – вот первая мысль, что пронеслась в моей голове, когда я разглядывала странный знак на своём запястье.
С виду – самая обычная татуировка. Крошечная, размером с пятирублёвую монету, будто бы нанесённая одним точным движением иглы с чёрной тушью. Всего один символ – архаичный, странный, ничего знакомого. Просто перевёрнутая латинская буква «г» с завитком, перечёркнутая по центру спиралью.
После яростной атаки с помощью спирта и отбеливателя я добилась лишь того, что кожа вокруг покраснела и заныла, откликаясь на каждое прикосновение тупой, ноющей болью. Медленно и неохотно я пришла к выводу: чернила и впрямь находятся под кожей, въелись в неё так, словно были там всегда.
Или, по крайней мере, это было на них очень похоже.
Я была абсолютно уверена, что это не внезапно проступившее родимое пятно такой дурацкой формы. Оно и правда выглядело как настоящая татуировка – чёткие линии, ровный цвет, никаких признаков неаккуратности или кустарной работы. Проблема была в том, что вчера вечером его ещё не было. Я не была на вечеринке, не пила и ничего не забывала. Лунатизм? Исключено. Я легла спать ближе к двум ночам, после того как досмотрела очередные три серии корейской дорамы, которую уже неделю смотрела запоем – ни один салон в городе в такое время уже не работал. Да и среди знакомых тату-мастеров не было шутников с таким больным чувством юмора. Я легла в кровать, уснула под привычный шум машин за окном, а проснулась – и вот тебе, пожалуйста. Татуировка. Прямо на запястье, не заметить невозможно, спутать не с чем.
Поразительно, как человеческий мозг справляется с, казалось бы, невозможным. Потратив целый час на безуспешные попытки стереть эту дрянь, моё сознание просто отказалось обрабатывать проблему дальше, словно нажало кнопку экстренного выключения. Загадка была вытеснена куда более простой и насущной задачей – я опаздывала на работу. Вот это я могла понять. Вот это могла решить. Вот с этим можно было иметь дело.
Вместо того чтобы погружаться в пучину паники, гадая, что же это такое на моей руке и откуда оно взялось, я просто… занялась обычными делами. Я впопыхах собралась, наспех подвела глаза чёрным карандашом, кое-как причесалась, запихнув непослушные волосы в хвост, и помчалась на остановку. Я даже не знала, зачем стараюсь выглядеть прилично. Не похоже, чтобы мои «коллеги» это оценили. Они не отличались особой общительностью, болтливостью и внимательностью к деталям. Ничего личного – они просто не могли себе этого позволить.
Они были мертвы, в конце концов.
Я работала экспертом-криминалистом в бюро судебно-медицинской экспертизы. Каждому новому знакомому приходилось объяснять, что моя работа – это не то, что они видели в том самом сериале про следователей, где все ходят в дизайнерских костюмах и раскрывают дело за сорок минут экранного времени. Всё было куда прозаичнее и приземлённее. Моя задача – собирать данные, фиксировать показатели и результаты. Существовали другие, более важные, лучше оплачиваемые и куда более умные люди, которые сидели в тёплых кабинетах и действительно раскрывали преступления, складывая факты в стройную картину. А я всего лишь вставляла в умерших пластиковые градусники, вырезала кусочки тканей для анализов по разным поводам и делала множество малоприятных фотографий для экспертизы.
Это не значит, что у меня не было живых коллег. Просто так было забавнее думать о людях на столе, освещая свою работу налётом чёрного юмора. Иначе пришлось бы относиться к тому, что я делаю, слишком серьёзно, а так жить было попросту невозможно – сойдёшь с ума от мрачности происходящего. Мои настоящие коллеги были милыми, обычными людьми, с собственной жизнью, о деталях которой я не имела особого понятия. И всех всё устраивало – мы соблюдали негласные границы.
