Над полем битвы быстро темнело. Пара минут сама лощина, невысокие, поросшие ярко зелёной травой горы и пологий каменистый уклон, усыпанный трупами людей и лошадей, лежавших друг на друге, погрузился во тьму. Умирающие лошади стонали совершенно человеческими голосами и от этого вся картина этого побоища становилась ещё более жуткой, если это вообще было возможно. В кромешной тьме мороз пробирал по спине всякого, кто осмелился бы в такой ситуации ступить на это поле, где несколько часов назад смерть собрала обильную жатву. Но вот из облаков выкатился на волю серебряный диск Луны, осветив поле битвы и косогор своим холодным светом. И сразу стали заметны тёмные тени людей копошащихся между убитыми. С факелами в руках они переходили от одного убитого к другому, освещали его дрожащим колеблющимся светом и если находили что-то заслуживающее внимания, то принимались шарить жадными руками по трупу ища чем поживиться. Люди эти двигались молча, недоверчиво озираясь по сторонам. Там и тут возникали стычки из-за очередной поживы и тогда над полем разносились оскорбления и ругательства, сменявшиеся тревожным затишьем.
– Дэвон! Дэвон! Где ты мой мальчик? – жалобный, резкий крик женщины, похожий на крик чайки, разнёсся над полем смерти.
Худая высокая женщина, шла через поле качаясь словно пьяная.
– Дэвон! Где ты? – продолжала кричать женщина.
Спотыкаясь, она падала, ползла некоторое время на четвереньках бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Потом вставала и продолжала идти сама не зная куда. Волосы её растрепались, платье висело лохмотьями. Наткнувшись на мародёра, она остановилась, некоторое время смотрела на него, как будто не понимая, что происходит и вдруг пронзительно закричала:
– Дэвон! Дэвон!
– Заткнись! Заткнись, идиотка! – прошипел ей грабитель.
Женщина удивлённо замолчала.
– Вы не видели моего Девона? – спросила она.
– Нет! Убирайся прочь! – рявкнул на неё мародёр.
Она помолчала и опять пошла вперёд, выкрикивая время от времени имя Дэвон и с каждой секундой её крик всё больше походил на птичий, всё более становился нечленораздельным. Одна из обиравших трупы женщин бросила в неё камень осыпая проклятьями. Камень ударил женщину в спину, но она, казалось, этого даже не заметила. Всё также шла она, вперёд выкрикивая имя словно голодная чайка.
– Полей!
Латник наклонил ведро, и ледяная вода полилась Боргесу на руки. Он с наслаждением умывался, отфыркиваясь, точно лошадь на водопое. После разгрома армии герцога прошло уже трое суток и Боргес с сожалением подумал, что те, кого им пока не удалось поймать, вероятно смогли уйти уже достаточно далеко. С другой стороны, эта мысль приносила сиру Боргесу определённое облегчение. Даже для него, повидавшего всякое и ожесточившегося до самой последней степени, такое количество повешенных всего за три дня несколько встало поперёк горла. Взяв у воина ведро Боргес окатил свою седую голову. Ледяная жидкость полилась под панцирь, струйками побежала по спине и животу. Боргес сощурился, потом уселся на край сложенного из серых камней колодца и огляделся вокруг. Перед ним был двор богатого скотовладельца. Солидный каменный дом, несколько пристроек, большая овчарня и за ней несколько других сараев поменьше, всё здесь выглядело солидно и основательно. К сиру Боргесу подошёл Макдермотт и взглянул на своего командира своими красными глазами альбиноса.
– Хозяева скорее всего где-то недалеко прячутся! – произнёс он, улыбаясь своими тонкими почти бесцветными губами.
Белые волосы его торчали в разные стороны словно пакля.
– Я бы не бросил такое хозяйство! – добавил он хищно, недобро улыбаясь.
– Оставь их! – устало сказал ему сир Боргес, – эти мужики просто ещё не поняли, что война закончилась!
