Осень соскребала с города грязь, мела улицы ветрами, мыла дома дождями и чистила береговую линию маленького портового приморского городка от мусора, привезённого со всего света неугомонными и вездесущими туристами. Свежий ветер со взморья нёс чуть подтухшие ароматы рыбы, водорослей, забирал запах машинного масла и гарь из каптёрки порта и летел дальше. Непогода, бушевавшая целый день, к вечеру немного выдохлась, и теперь вечер укрывал город лёгкой моросью осеннего дождя, разгоняя припозднившихся прохожих по домам. Городок пустел, окна домов окрашивались неярким светом, и никто не хотел без надобности покидать тёплый уют жилищ. Так что теперь безопасно можно было ходить тем, кто хотел избежать ненужных нечаянных встреч.
Сейчас по глухим переулкам, преломляясь в свете редких фонарей, скользили две одинокие тени. Фигуры двигались безмолвно и скоро, шаги мужчины были более уверенны, он явно знал пункт назначения, а девушка же, напротив, неуверенно отставала и испуганно оглядывалась по сторонам.
Вскоре они вышли к набережной, и Сати́, задохнувшись от хлёсткого сырого ветра, спросила:
– Долго нам ещё идти? – она окинула взором длинный пирс, держащий на привязи несколько судёнышек, практически полностью скрывавшихся в набегающих студёных волнах.
Оглянувшись на неё через плечо, попутчик молча указал на небольшой домик, примостившийся в самом углу, позади громадин-складов, где портовые службы держали разнообразный забытый хлам.
– Уже близко. – тихо отозвался он.
Подойдя ближе к строению, Сати́ недоверчиво оглядела шаткую лестницу, которая вела к железной, изрядно потрёпанной ржавчиной двери. Она заметила, как её спутник внимательно осматривает поддёрнутое тьмой пространство, оставшееся позади и как будто принюхивается, пробуя выискать чуждые запахи в порывах морского бриза.
– Поднимайся, – коротко бросил он, всё ещё не отвлекая взгляда от вздымающегося серой пеленой моря.
Дверное полотно отворилось, изнутри потянуло тёплой затхлостью, луком и терпкими травами, блеснул огонёк лампочки, и Сати́ шагнула в неизвестность.
Глаза не сразу привыкли к свету и первым, что девушка увидела, был щербатый стол, занимавший почти половину каморки. Очевидно, стародавняя, пережившая не одних хозяев, отполированная временем столешница была испещрена древесными морщинами, в складках которых скрывались неприметные полустёртые надписи. Но в тот же момент, как Сати попыталась разглядеть их, на поверхность стола опустилась белая скатёрка, местами потрёпанная и поддёрнутая желтизной.
– Проходи-проходи. Я Зинаида, – благодушно улыбнулась суетящаяся по хозяйству женщина. – На-ка, поставь.
Она сунула девушке в руки две плошки: в прозрачной креманке янтарём переливалось варенье, а в глиняной миске горкой лежало пахнущее корицей печенье.
– Сейчас чаёк поспеет, – пухлой рукой женщина потрогала горячий бок закипающего чайника. – А ты чего стоишь-то? Одёжку верхнюю скидывай в прихожке и садись. Почаёвничаем, поговорим.
Сати́ повернулась и, не обнаружив своего провожатого, растерянно спросила, расстёгивая пуговицы стёганного пальто:
– А где? – она показала подбородком в сторону выхода, смущаясь вслух называть мужчину Антикваром, хотя он ей так представился, и другого имени она не знала.
– На что он тебе? Проводил и пошёл человек по делам. – Зинаида подскочила как ужаленная от затяжного свиста чайника. – Ну вот, поди ж ты, опять, всё никак не привыкну, вопит как окаянный. – ворча себе под нос, она пустила дымящуюся струю в заварник, откуда вскоре повалил, напоённый благоуханиями летних цветов, пар.
– Но как же? – Сати́ развела руками.
– Да не переживай, он мне загодя сообщил, что не останется. Позже подойдёт. – успокоила её женщина и сделала приглашающий жест за стол, – Ну, давай вареньицем побалуемся. Сама сварганила летом, соседка яблок подкинула, я-то дюже их люблю.
