Глава 1. Слёзы на замёрзшем стекле
Сюзи Мофи родилась в январе 1996 года – в тот год, когда земля под деревней трескалась от мороза, а хлеб подорожал вдвое. За окном выл ветер, старые оконные стёкла покрывались инеем изнутри, и только в одном углу тлела керосиновая лампа. Мать рожала прямо на полу, на старом выцветшем покрывале, укутавшись в ватник. Тёплой воды не было, врачей – тем более.
Сюзи не закричала. Просто открыла глаза. Белые ресницы, рыжие волосы, крошечные кулачки. Казалось, она родилась уже взрослой.
⸻
В тот год когда родился братик Мики, мать была на последнем месяце беременности. В то счастливое время, пришло горе в их семью. Погиб отец семейства Грэк Мофи. Он был – высокий, весёлый, пахнущий сеном и табаком трудягой. Раним утром ушёл на поле и не вернулся. Сначала сказали, что трактор заглох, потом – что обвалилась часть насыпи. По деревне ходили слухи: кто-то напился, кто-то что-то не досмотрел. Но мать знала одно: осталась одна. С двумя детьми, без копейки, без помощи. Официально – «несчастный случай». А по факту – трагедия, за которую никто не ответил.
Она выла ночью от усталости, в подушку, чтобы не разбудить детей. А потом вытиралa лицо холодной водой и шла на работу. Одну, вторую, пятую. Мужская сила ушла из дома, и теперь её пришлось заменить, уставшей женщине с пальто на зиму – все дырявое.
Сюзи не помнила отца. Только тень в памяти: сильные руки, запах травы и смех, который она слышала, будто во сне.
⸻
Когда ей было пять, она впервые пошла с матерью на огород. Земля была холодной, но Сюзи работала молча. Мать плакала – не от боли, а от того, что маленькая девочка должна копать землю вместо того, чтобы играть.
Но Сюзи не умела играть. Она знала, что мама не доедает. Знала, что ботинки защиты тряпками. Знала, что они бедные. Бедные не просто в деньгах – в жизни. В еде, в радости, в будущем.
– Мам, я вырасту, и у нас будет дом. Настоящий, – говорила она. – С плитой, и водой из крана, и окнами без сквозняка.
Мать гладила её волосы и не говорила ничего. Потому что не верила. Но Сюзи верила. Верила яростно. Потому что иначе – конец.
⸻
Школа была пыткой. Она носила одно и то же платье пять лет подряд. Девочки смеялись, мальчики плевались в её портфель. Учителя смотрели сквозь неё – слишком бедная, чтобы быть заметной. А она училась. Схватывала на лету. Писала контрольные за других. Засыпала с книгой в руках, под слабым светом лампы, когда за окном ветер гнул деревья, а в животе урчало так, будто там зверь.
Она не имела права сдаваться. Она поклялась отцу, что вытащит семью из ада. Пусть даже он уже не слышит. Пусть даже его давно нет.
Сюзи пошла в школу с косичками, завязанными в синие банты, которые мама выменяла на картошку. Пальто было большое – на два года вперёд, рукава приходилось подворачивать, а подошвы ботинок с трудом держались на нитках и молитвах. В портфеле – старые тетради и кусок хлеба, сухой, как земля в июле.
В классе её не ждали. Там уже знали: “Мофи – бедная, странная”. Её называли «луковая душа» – за запах из одежды, которую сушили над печкой вместе с луком и картошкой. Она молчала. Всегда молчала. Потому что любое слово – повод для новой насмешки.
– Смотри, у неё ботинки разные!
– А у неё мама двор подметает!
– Наверное, у них крысы по дому бегают!
Сюзи знала, что к ним бегают. И крысы, и голод. Но она не показывала ни слезинки. Ни в классе, ни на переменах. Только дома, когда укачивала Микки, и тот засыпал у неё на коленях, она позволяла себе сжаться в комок и зажать рот рукой, чтобы не разбудить брата своими рыданиями.
⸻
Каждое утро было как бой. Подъём в пять, умывание ледяной водой, кормёжка коз, проверка огорода – и только потом школа. Мать уходила раньше, в темноте. Иногда Сюзи просыпалась и находила на столе записку:
