Тьма. Звук торопливых шаркающих шагов, отражающийся от потных стен невидимого тоннеля. Многократно усиленный, он уже больше напоминает грохот марширующих шеренг, сквозь который тяжело прорывается сиплое дыхание задыхающегося от бега Николая Сергеевича.
Провалившись в катакомбы, он кружится на месте и, то и дело натыкаясь на холодные влажные стены, тщетно пытается выбраться из западни. А ведь изначально бедой и не пахло! Неведомо каким образом оказавшись на арене захудалого балаганчика, он, под задорный хохот переодетого в конферансье[1] Дмитрия Ивановича Донского, ловко и непринужденно вынимал из шляпы диковины, несказанно поражая собравшихся на потеху зрителей, богато одетых в парчу. Поначалу устраивая целые представления в стиле Акопяна, пенсионер, ускоряясь и как следует разогревшись, схватил реквизит и, встряхнув, перевернул, высыпая на пол целый ворох упакованных в цветные фантики невероятных безделушек: листы бумаги, какие-то там подобия британских кэбов, паланкины, прялки с ножным приводом и так далее. Увлекшись, он и не заметил, как кулисы за его спиной разомкнулись и на сцену медленно выкатилась неимоверно громоздкая конструкция, собранная, подобно монстру профессора Франкенштейна, из кусков совершенно разных судов: корпус – от обычной рыболовецкой лодьи, на которую установлены три шаткие мачты, кое-как перевязанные между собой и абсолютно невероятным образом прикрепленные к бортам. Довершали картину разномастные, словно наспех скроенные паруса, беспорядочно закрепленные тут и там, сильно напоминающие развешенные на веревках простыни и наволочки. Опасно раскачиваясь, непонятное творение выкатилось на середину сцены, где, не выдержав очередного крена, с треском повалилось на бок.
– Княжича! Княжича чуть не сгубил, шельма! Порох где?! Душегуб, а пороху и не дождешься с тебя! Тьфу, пропасть! В поруб!!! – Мощные руки князя легко подхватили отвлекшегося пенсионера и, оторвав от земли, швырнули на пол. Падение жестким не оказалось. Напротив, манеж, спружинив, словно батут, подбросил учителя чуть вверх, а через миг разошелся на две части, пропуская страшно матерящегося Булыцкого вниз, в холодные сырые катакомбы. Уже там, придя в себя, попытался он сориентироваться и хоть что-то разглядеть в кромешной тьме, однако тщетно. Темнота была настолько плотной, что даже на расстоянии вытянутой руки невозможно было видеть ничего. Более того, как понял пришелец, пару раз наткнувшись на холодные стены, попал он не в поруб, а в какой-то подземный лабиринт…
– Никола, муж мой, иди сюда, – чей-то до боли знакомый мелодичный голос окликнул уже совсем отчаявшегося пенсионера, и тот, уловив направление, аккуратно двинулся на зов.
Ловя отзвуки, Булыцкий тащился по длинному сырому коридору, который постепенно становился все шире и чище. Несколько шагов, и, судя по доносившимся звукам, учитель вышел в здоровенный зал.
– Муж мой горяч, да порою как отрок несмышленый; хоть и волос бел уже, а все одно – самодурничать надо да по-своему учудить.
– Кто ты? – слепо выставив руки вперед в попытке нащупать стену, крикнул во тьму Николай Сергеевич.
– Алена. Женка твоя законная. Забыл, что ли?
– Кто?!!
– Сестрица Твердова, – звонко засмеялась невидимая во тьме женщина.
– Да какого?!! Что вы тут все, с ума посходили?!! – проорал Николай Сергеевич.
– Ты, Никола. – Помещение внезапно наполнилось слепящим светом, да так, что пенсионер поспешил закрыть лицо руками и лишь через несколько секунд смог подняться на ноги. Резко развернувшись на голос, он увидал князя Дмитрия Ивановича Донского.
Тот, держа в руках двух огромных змей с человеческими головами, задумчиво переводил взгляд с одной рептилии на другую, словно бы мучаясь выбором. Существа же, шипя и скалясь в гаденьких улыбочках, неторопливо, прямо-таки панибратски, обвивали руки Великого князя Московского, неприятными шипящими голосами что-то там нашептывая Дмитрию Ивановичу.
