…Вызванивая, пули сбривали хвою над самой головой Судоплатова, и он вжимался в траву за крохотным бугорком, мечтая, чтобы тот вырос в здоровенный вал, в крепкую стену, желательно бетонную…
Множественный треск винтовок покрывался гоготаньем пулеметов. Изредка прорывался сухой кашель «шмайссеров», доносились одиночные выстрелы из табельных «ТТ» и трофейных «Вальтеров».
Засада удалась, вот только немцы не сдавались, сопротивлялись отчаянно – черное воинство СС было осведомлено, что партизаны не жалуют карателей.
Высунувшись на мгновенье, Павел выстрелил и мигом откатился в сторону. Бугорок тут же зафонтанировал пылью, угодив под короткую очередь.
– Товарищ комиссар! – послышался крик.
Судоплатов обернулся. К нему подползал Кочетков, прозванный «начальником аэродрома». За ним, шевеля коробчатым «горбом» рации на спине, полз радист.
– Ну, что?
– Летят, товарищ комиссар!
– Ат-тлично! Будь на связи. И не высовывайся!
– Есть!
Воспользовавшись не шибко длинной промоиной, Павел добрался до крепкой, кряжистой сосны, вцепившейся корнями в каменистый пригорок. Отсюда открывался неплохой вид на поле боя.
Немцы подъехали на четырех грузовиках и одном штабном автобусе, пустив впереди целую свору мотоциклов. Надо полагать, чувствовали они себя в безопасности, находясь под солидной охраной, – колонну сопровождали три танка и столько же полугусеничных «Ганомагов».
Тяжелый «Т-IV» подорвался на мине, среднему «Т-III» влепила пару бронебойных партизанская артиллерия, а еще одна «тройка» продолжала буянить. Танк ворочал башней, рассылая снаряды по лесу – гулкие взрывы ломали деревья и шугали птиц.
Видимо, экипаж машины боевой здорово перетрусил, отчего малость ошалел. Вот и слал боеприпас куда попало.
Или озлобились танкисты. И решили «подбить» хоть одного партизана.
Грохнула пушка – это сработал расчет сержанта Шорина, молодого, но глазастого артиллериста. «Ганомаг», завывая мотором и лязгая гусеницами, как раз объезжал подбитую «четверку» – закопченная башня перекошена, орудие уткнулось в кусты, из люка свисает немецкий танкист, – и снаряд влепился прямо в кабину броневика. Обычный осколочно-фугасный, но хлипкая «ганомаговская» броня была ему нипочем – взрывом разворотило кабину, просадило кузов.
Пулемет, паливший оттуда почти без остановки, тут же смолк – некому стало палить.
Танковое орудие выдуло блеск огня и клубы подсвеченного дыма. Снаряд прошелестел мимо, разорвав комель сосны. Бедное дерево покосилось, застревая между стволов, а Шорин ударил бронебойным.
Калибр был так себе, но гусеницу снаряд порвал и ведущее колесо покурочил. Танк дернулся, распуская «гусянку», зарываясь катками в мягкую землю – и подворачиваясь бортом.
Туда-то и отправили партизаны-пушкари следующий подарок.
Болванка вошла в корпус «тройки», как гвоздь в трухлявое дерево. Танк замер, застыл, а в следующую секунду его угловатая башня вздыбилась на порыве бешеного пламени – рванул боекомплект.
Воздушная волна пронеслась, клоня траву, и все стихло, как будто гибель последнего танка была сигналом прекратить огонь. Затихли пулеметы. Хлопнули пару раз немецкие карабины и смолкли. Сухо, немощно, несерьезно даже, прозвучал выстрел из пистолета – то ли контрольный, то ли себе в голову.
– Зачищаем! – донесся крик Творогова.
Снова поднялась стрельба, но палили разрозненно, без горячки, деловито даже. Добивали.
– Товарищ комиссар!
– Уделали? – откликнулся Судоплатов.
– Так точно!
– Молодцы. Живо укрывайте танки! И погасите огонь – люфтваффе не должно видеть следов боя.
– Есть!
Павел выбрался к дороге и зашагал к обширному полю, чья зеленая плоскость проглядывала между молодых елочек.
Товарищ комиссар… Судоплатов усмехнулся.
