Я сидела в «Шоколаднице» в самом
центре Москвы и тупо смотрела в большую полупустую чашку с
капучино. Кофе был вкусным и сварен так, как я любила, но этот факт
не помогал мне справиться с нарастающим раздражением, которое было
готово вылиться на миленькую официантку. Она направлялась ко мне,
чтобы уже в третий раз сделать попытку предложить мне десерт.
— Счет, пожалуйста! — резко сказала
я, не дав ей открыть рот.
Девушка кивнула и направилась в
сторону высокой тумбочки, на которой стоял маленький монитор от
компьютера, где учитывались все заказы клиентов. Провожая спину
официантки мрачным взглядом, я мысленно пообещала себе, что чаевые
она не получит. За навязчивость и неумение распознавать моменты,
когда к клиенту лучше лишний раз не подходить.
Где—то в глубине души я понимала,
что не совсем права. Не в плане с чаевыми (тут все было закономерно
— пусть учится обслуживать клиентов и чувствовать их настрой), а в
том, что я повысила тон и резкость в обращении к ней. Девушка
совсем не виновата, что я потратила три часа, чтобы добраться сюда
и ждать того, кто на встречу не пришел.
А не пришла моя знакомая, с которой
я связывала весьма радужные коммерческие планы.
Я покосилась на небольшой сверток,
упакованный в красивый пакет, который лежал на столе, рядом с
чашкой недопитого кофе.
В нем находилась моя первая книга,
которую я написала и выпустила в печать.
«Все, что ни делается — к лучшему!»,
— эта мысль крутилась у меня в голове уже минут пять, но
облегчения, как и кофе, тоже не приносила.
— Привет, язва! — негромко раздалось
у моего правого уха.
Титаническим усилием (тренировала
его много лет), я сдержала порыв подскочить и обернуться на нахала,
назвавшего меня старым прозвищем, которое я не слышала уже более
пятнадцати лет.
Тем временем нахал, так и не
дождавшись моей реакции, обошел столик и присел напротив меня.
Я уставилась на него немигающим
взглядом, и спустя несколько секунд скривилась, узнав.
— Золотой мальчик, — столько яда в
моем голосе не было уже очень давно.
— А ты совсем не изменилась, —
ореховые глаза смеялись.
Я откинулась на спинку стула и
сложила руки под грудью, явно давая понять, что диалог ничего
приятного не принесет. Ему уж точно.
— Мне не с чего меняться, — ровным
голосом проговорила я, тщательно скрывая свою неприязнь. — Давай,
задай дежурные вопросы, типа: Как дела? Как сама? Получишь
стандартные ответы и разбежимся, как в море корабли.
Золотой мальчик рассмеялся.
— И что смешного?
— Да, собственно говоря, ничего, —
он улыбнулся той самой улыбкой, от которой, в свое время, вся
женская половина подстанции просто сходила с ума. — А это, что? —
он кивнул на пакет с моей книгой.
— Книга, — коротко бросила я.
— Чья?
— Моя!
Внезапно, я почувствовала, что
напряжение и раздражение меня покинули. Я опустила руки и
внимательно посмотрела на собеседника.
Мой цепкий взгляд сразу отметил
дорогой костюм и галстук, и повинуясь мантре, заученной в юности, я
невольно скосила глаза, чтобы посмотреть на обувь. В памяти
мгновенно всплыл эпизод, когда мама, собираясь на очередное
партийное собрание, поучала свое чадо.
«Хочешь составить хоть какое—то
мнение о мужчине до знакомства с ним, всегда смотри на его обувь.
Если она разношена до безобразия и грязная — можешь даже не тратить
на него время. Этот тип мужиков относится к категории «быдло», —
заявила мама таким безапелляционным тоном, что я сразу ей
поверила».
Как оказалось впоследствии, не зря
поверила, хотя многое, что утверждала моя родительница, можно было
смело делить на два. А то и на четыре, учитывая ее консервативные
взгляды.
Обувь Золотого мальчика тянула на
все десять баллов по десятибалльной шкале. Я вернулась к его лицу и
встретила кривоватую улыбочку.
