ОН
Ненавистные выходные. Ещё одна суббота, которую так тяжело
выносить, зная, что она совсем рядом – за тонкой кирпичной стеной.
Лучше бы я был на работе.
Я будто слышу её дыхание, сглатывая слюну, постепенно
превращающуюся в застрявший в горле ком. Сердце бешено стучит, не
давая продохнуть. «Какого хрена я опять волнуюсь за эту девчонку?»
– внутренний голос нарочито хрипит внутри. И снова застываю,
прислушиваясь к робким шагам. А вдруг она ждёт от меня каких-то
сигналов? Ведь она не может себя выдать, как бы ей не хотелось
кричать и выть голодной отчаявшейся волчицей, но вместо этого она
тихо огрызается и рычит, показывая недобрый оскал.
Нет, тут нужен план: без него никак нельзя, иначе скоро все
начнут догадываться, что творится у меня на уме...
Быстро накидываю мятую рубашку, не застёгивая пуговиц,
буквально впрыгиваю в домашние шорты и, спускаясь с винтовой
лестницы, спешу в кухню, чтобы сварить любимый кофе. Пряный, густой
и терпкий, как Восток. Горячий и дымящийся, как моё сердце. Чёрный,
как та ночь, которую мы провели однажды вместе.
***
ОНА
Наверное, я бы никогда не смогла жить где-нибудь в Сибири,
потому что напрочь не переношу холод. Как говорил мой отец, а у
него за плечами бурная и насыщенная жизнь: «Ничто тебя не согреет
так, как воздух Кавказских гор, моя девочка». Он всегда прибавляет
«моя девочка», потому что безумно любит меня. Ведь я – его
сокровище, младшенькая, красавица и умница – вся в маму Марину. Мой
отец – настоящий горец, его предки испокон веков жили в горах, а
вот мама – бывшая уфимка, и ей не привыкать к морозам. Когда-то, в
свою весёлую и бурную молодость, отец влюбился в девушку славянской
внешности и, довольно скоро женившись на ней, увёз на родину – на
Кавказ. А потом появились я и мой старший брат Дени – гордость
родителей и их настоящая опора в жизни, потому как мне всего лишь
двадцать лет, и я учусь на третьем курсе университета.
Мама радовалась тому, что Дени – это не просто красивое и
популярное имя на Кавказе, но оно ещё ко всему прочему имеет
греческие корни. По её словам, пусть хоть что-то в этой семье будет
не глубоко национальным. Хотя мама никогда не жаловалась на жизнь:
папа боготворил её, сравнивал с королевой, и не зря – все его
друзья ему крепко завидовали, то и дело примеривая маму рядом с
собой. Да-а-а... Такую женщину невозможно было не заметить,
особенно её яркие аквамариновые глаза, которые буквально свели с
ума самого Артура Башарова.
Зато любимая бабушка часто причитала: «Дина, не надевай
выделяющую тебя из толпы одежду. Достаточно того, что у ты
унаследовала глаза матери. Они горят софитами, а это очень много
значит, поверь мне... Дина, сними это, прошу тебя... Как бы не было
беды…»
Мама особо не запрещала дочери одеваться так, как ей хочется.
Тем более что та никогда не выходила за рамки приличия. Однако её
муж, Артур Дамирович, который, кстати говоря, не любил, когда к
нему обращались по имени и отчеству, строго следил за тем, что было
надето на стройном теле её «маленькой» и единственной дочери. И
если он замечал что-то, что не нравилось ему, то тут же требовал
снять этот «стыд и срам».
– Моя дочь... – заикаясь, твердил Артур, – моя... дочь... не
будет носить это! Мы живём не в Москве, дорогая моя, и здесь другие
законы. Так что, будь любезна, пойди в свою комнату, открой дверцу
своего шкафа и найди там более подходящий наряд.
– Но, пап, я уже взрослая! – Своим нытьём Дина иногда всё-таки
добивалась своего, и отец отпускал её в том, в чём она сама
пожелала идти куда-либо. – У нас все девочки так ходят. Как ты не
понимаешь, сейчас не середина двадцатого века, и люди стали более
современны и раскованны. Их облик тоже изменился. Мы в
цивилизованном мире живём или где?
