Федеральная трасса пересекала страну, как рваный шрам, и всё, что гнило в ней, всплывало на поверхность именно здесь. Около двух часов ночи дорога казалась бесконечной: полосы асфальта растворялись во тьме, а одинокие заправки вспыхивали неоновыми пятнами, словно сигнальные огни в чёрном океане.
Семён Протасов, дальнобойщик с двадцатилетним стажем, давно привык к одиночеству ночных рейсов. Оно прилипало к нему, как запах дизеля, и казалось почти уютным. Радио потрескивало, бубнил кто-то о политике, но Семён не слушал. Он слушал дорогу. Она говорила с ним на своём языке: шинами по выбоинам, свистом ветра, иногда – жутким предчувствием.
Девушку он заметил на обочине за несколько десятков метров, когда она появилась в свете фар, как будто стояла тут без движения уже несколько часов кряду. Высокая, в чёрной кожаной куртке и коротких шортах. Руки скрещены, сигарета тлеет в уголке губ. Она не выглядела потерянной, не казалась испуганной. Она ждала.
Когда Семён подъехал ближе, она повернула голову. В её глазах не было просьбы – только нечто древнее, голодное, уверенное в себе.
Он остановился. Она улыбнулась.
А дорога продолжила дышать во тьме.
Семён Протасов посмотрел в зеркало заднего вида: дорога за ним пустовала, будто мир заканчивался сразу за задним бортом его КамАЗа. Он перевёл взгляд на девушку, что стояла на обочине. Та самая, в кожаной куртке и коротких шортах.
Что-то в ней казалось неправильным. Не испуганная, не отчаявшаяся, не похожая на тех, кто застревает в ночи, надеясь, что хоть кто-то остановится. Она просто стояла, скрестив руки, курила и ждала.
Семён открыл дверь.
– Подвезти?
Она посмотрела на него с улыбкой – не той, что бывает у благодарных пассажиров, а какой-то иной, чуть насмешливой.
– Ну подвези, коли по пути, – сказала девушка и выбросила сигарету в темноту.
Она забралась в кабину ловко, словно уже делала это тысячу раз. Запахло чем-то сладким – то ли духами, то ли ночной прохладой. Семён тронулся с места, и КамАЗ снова заурчал, разгоняя пустоту ночи.
– Куда тебе?
– Пока просто вперед, – сказала она, вытянув ноги и глядя в лобовое стекло. – Там разберёмся.
Семён кивнул. В этом было что-то знакомое: люди иногда садились в попутку без цели, без адреса. Просто для того, чтобы уйти откуда-то, а не чтобы попасть куда-то.
Дорога перед ними растворялась во тьме. Фары выхватывали полосы асфальта, которые тут же исчезали под колёсами. Девушка молчала, казалась совершенно спокойной.
– Ты что, не боишься? – спросил Семён, не отрывая взгляда от дороги.
– А чего бояться? – Она повернула голову, и в свете приборной панели её глаза показались тёмными провалами.
Семён снова посмотрел в зеркало. За их машиной по-прежнему не было ничего, кроме пустоты.
Где-то далеко впереди блеснули огни заправки. И вдруг девушка усмехнулась:
– Ты единственный, кто сегодня остановился. Интересно, почему?
Семён не ответил сразу. Дорога шла сквозь темноту, уводя их всё дальше от привычного мира.
Свет неоновой вывески заправки «Нефтемаркет» вынырнул из ночи, как остров в пустынном океане. Семён убрал ногу с газа, и красный КамАЗ послушно замедлился, шины зашуршали по растрескавшемуся асфальту стоянки. Бензоколонки стояли безжизненно, словно старые могильные плиты.
Девушка посмотрела в окно и хмыкнула:
– Здесь тоже пусто.
Семён заглушил двигатель и прислушался. Внутри заправки горел свет, но вокруг не было ни души. Открытая дверь покачивалась от ночного ветра.
– Тебе что-нибудь купить? – спросил он, снимая кепку и проводя ладонью по коротким волосам.
Она улыбнулась:
– Удиви меня.
Семён выбрался из кабины, потянулся, размял затёкшую шею и шагнул к зданию. Под ботинком что-то хрустнуло – разбитая стеклянная бутылка. Он огляделся. Всё выглядело обычным, но чувство тревоги не отпускало.
