Агата, старый лабрадудль
Афина, коричневый тикап пудель
Аттикус, внушительный неаполитанский мастиф с висячей мордой
Белла, немецкий дог, подруга Афины по стае
Бенджи, находчивый и коварный бигль
Бобби, неудачливая сука новошотландского ретривера
Дуги, шнауцер, приятель Бенджи
Фрик, лабрадор-ретривер
Фрак, лабрадор-ретривер, младший брат Фрика
Лидия, помесь уиппета и веймаранера, измученная и нервная
Мэжнун, черный пудель, фигурирующий в тексте также как Лорд Джим или просто Джим
Макс, дворняга, презиравший поэзию
Принц, дворняга, сочинявший стихи, известный также как Расселл и Элвис
Роналдинью, дворняга, сетовавший на снисходительность людей
Рози, немецкая овчарка, близка с Аттикусом
Однажды вечером в Торонто Аполлон и Гермес сидели в баре «Пшеничный сноп». Аполлон отрастил окладистую бороду. Гермес же, более щепетильный по отношению к внешнему виду, был гладко выбрит и одет определенно по-земному: черные джинсы, черная кожаная куртка, голубая рубашка.
Они выпивали, но пьянил богов не алкоголь, а атмосфера поклонения, вызванная их присутствием. «Пшеничный сноп» превратился в их храм, и сыновья Зевса наслаждались этим. В уборной Аполлон даже позволил немолодому мужчине в деловом костюме ненароком себя задеть. И это удовольствие, более острое, чем он когда-либо знал или познает, стоило ему восьми лет жизни.
В баре-то боги и завели путаный разговор о человеческой природе. Забавы ради говорили они на древнегреческом, и Аполлон доказывал, что как вид люди не лучше и не хуже, чем любой другой, скажем, блохи или слоны. Люди, утверждал Феб, не обладают никаким особенным достоинством, хотя и мнят себя венцами творения. Гермес, напротив, уверял, что человеческий способ создания и использования символов куда изобретательнее, чем, к примеру, сложный танец пчел.
– Человеческие языки слишком туманны, – заметил Аполлон.
– Возможно, – ответил Гермес, – но это и делает людей занимательными. Просто послушай их. Можно поклясться, будто они понимают друг друга, хотя ни один из них и понятия не имеет, что на самом деле значат его слова для другого. Разве не забавно наблюдать за этим фарсом?
– В занимательности я им не отказывал, – возразил Аполлон. – Но лягушки и мухи занимательны не меньше.
– Сравнение людей с мухами нас никуда не приведет, сам знаешь.
На совершенном английском, хотя и в его божественной версии – то есть на английском, который каждый посетитель бара услышал со своим родным акцентом, – Аполлон спросил:
– Кто заплатит за нашу выпивку?
– Я, – вызвался бедный студент. – Пожалуйста, позвольте мне.
Аполлон положил юноше руку на плечо.
– Мы с братом благодарны тебе. Каждый из нас выпил по пять слиманов[1], так что не знать тебе голода и нужды десять лет.
Студент с поцелуем припал к руке Аполлона а, когда боги вышли, обнаружил в кармане сотни долларов. Бог не соврал – пока парень носил те же штаны, что были на нем в тот вечер, в карманах у него водилось больше денег, чем он мог потратить, а до момента, когда вельвет совсем протерся, прошло ровно десять лет.
Выйдя из бара, боги направились на запад от Кинг-стрит.
– Интересно, – сказал Гермес, – что было бы, обладай животные человеческим разумом.
– А мне любопытно, оказались бы они так же несчастны, как и люди, – отозвался Аполлон.
– Кто-то из людей счастлив, кто-то – нет. Разум – нелегкий дар.
– Я бы поставил год прислуживания одного из нас другому, – произнес Аполлон, – на то, что животные – любые, на твой выбор, – заполучив человеческий разум, станут еще несчастнее людей.
