Старик этот стоял у перехода, там, где парк, глядя на парк, и не двигаясь с места.
В один день я увидел его, просто заметив, в другой, уже удивился, а на третий день взволновался. Он стоял там же, будто не уходил никуда и так и стоял, не двигаясь, все три дня. Длинные волосы его трепетали на ветру, одежда была поношена, но чиста, гордость читалась в нем, но так он и стоял, не двигаясь, на том же месте.
И подумал я: «Не старость ли свою я вижу, не буду ли и я так же стоять у перехода, без сил дойти до парка, и только глядеть на него, вспоминая детство и юность, и собираться с силами, чтобы вернуться домой?».
Стар был дед Семен. Давно жил в деревне, хоть и не родился здесь – с этапом пришел в тридцатых, да так и остался после лагеря. Тракторист нужен был всегда, а в войну его не взяли – хромым был после лагеря. Так вышло, что после войны на безмужичье и женился он быстро, хотя и как будто нехотя. Так и пережил Семен, ставший давно Семеном Михайловичем, и Сталина, и Хрущева, и Брежнева и распад Союза. И жену свою схоронил. Работал хорошо, пил мало, да что сказать, и не пил он практически.
Сын его уехал в город и весь теперь в заботах был, а внук временами из города наезжал. Вот и в этот раз внук приехал, да не просто приехал, а как с радостью великой кинулся сразу и еще издали закричал:
– Дед! Слушай, тут тебе компенсация положена!
Семен Михайлович сидел в доме, но окна были открыты и слышал крик внука хорошо.
– Чего раскричался! Заходи, давай.
Внук забежал в избу и снова, также возбужденно, только уже тише повторил:
– Компенсация, дед!
– За что компенсация? Ты, Володя, потише, давай, а то тут разнесут по деревне. Деньги не лишние.
Они прошли к столу, чай вскипел быстро и внук начал:
– Ты же, дед, в лагере сидел, так теперь можно денег получить, а еще можно и тебе заявление написать, чтоб отсюда в Краснодарскую переехать. Ну, в деревню твою…
Он думал, что дед обрадуется, но тот помрачнел и ничего не ответил. Потом помолчал еще и, наконец, отодвинув кружку, сказал:
– Вот что, Володя, забудь про это все.
– Да почему? Ты же пострадал, вон сколько сидел и туда вернуться не смог, реабилитация у тебя есть…
– Хватит, -оборвал его Семен, – ты то что об этом знаешь?
– Да что тут знать? Ты горбатился на них, а они тебя посадили ни за что, и сидел ты потом здесь без паспорта…
– Хватит! —дед уже почти крикнул и пристукнул кулаком о стол.
Внук, наконец, замолчал.
– Чего вы, молодые, знаете… – дед покачал головой, -все у вас кто-то другой виноват: Сталин, Берия, время такое. Только сами вы невиновны.
– Ты чего, дед? —Внук никогда не слышал от Семена Михайловича ничего подобного.
– Сам я виноват. Никогда ж тебе не говорил, как в лагерь-то попал, а ты и не спрашивал.
– Никогда. —признал Володя. Да, тема эта как-то не поднималась в семье, хотя он что-то знал из прошлого деда и иногда даже щеголял его мрачной биографией перед друзьями.
– Ну вот и пора, значит…
***
– Семен! Ты где ходишь! – председатель высунулся из окна по пояс и вовсю кричал во двор.
Дверь в кабинет распахнулась, вбежал румяный красавец:
– Звали, Егор Петрович?
Председатель повернулся в кабинет:
– Звал, Семен. Так, – он сел за стол, -сегодня поедешь трактор новый с прицепом забирать. В Красном поле на станции заберешь, назад поедешь, заночуй в Терновке, возьми там зерно на посевную. – он открыл пачку, вынул папиросу и, держа ее в руке, посмотрел в глаза Семену. – Смотри, зерно и трактор сторожи! Народ там воровитый. Вот тебе накладные. – Он закурил, откинулся на стуле, затянулся, выпустил дым и добавил: – Приедешь, вспашешь и засеем. Не опаздывай.
