Мирославов вертел в руках билет в театр и недоумевал, зачем он ему? Вручили едва ли не силком в порядке поощрения. В молодости часто посещал этот храм искусств. Но тогда были артисты и спектакли. А сейчас?
Мирославов набрал мобилку Майи.
– Альо! – весело крикнула в трубку Майя. – Я тебя слушаю!
– Майка, мы завтра идем в театр. У меня билеты, дали на работе.
– Ну и что, – весело отвечала Майка, – мы осилим и театр!
* * *
Познакомились они, можно сказать, на работе. Мирославов вел дело о краже импортного оборудования в НИИ.
В лаборатории, где сидела Майя, Мирославов оказался не случайно. Украден был микроскоп, стоивший 300 тысяч долларов. Украден мастерски – разобрали и вынесли по частям.
Простому грабителю такое не под силу: надо знать все тонкости разборки, чего без чертежей не сделаешь. К тому же прибор тонкий, малейшая царапина оптики или даже незначительная встряска могут в одно мгновение золото превратить в песок.
Майя объясняла шефу научные подробности, тот крутился вокруг, желая заглянуть в визир. А Майя в это время, как потом призналась, оценивала Мирославова с истинно женской точки зрения.
Она сама и назначила Мирославову свидание, когда шеф, так и не заглянувший в микроскоп, вынужден был ретироваться, оглянувшись в дверях с сожалением, словно у него перед носом увели автомобиль.
Майя подошла к Мирославову и спросила:
– Вы женаты?
Мирославов слегка опешил, с ним в жизни так не разговаривали женщины.
– Понятно – свободны. Тогда я вас приглашаю со мной отужинать.
Через два дня они расписались. Майя переехала к Мирославову в двухкомнатную родительскую квартиру (мать несколько лет назад умерла).
Оказывается, привел в квартиру не жену, а настоящего монстра, который тут же занялся выбрасыванием старой мебели и ремонтом. Через неделю Мирославов жил в новой квартире. Словно ее привезли из какой-то модной выставки.
Только теперь Мирославов понял, почему шеф Майи не настаивал на микроскопном просмотре. Она и на работе была такой.
Майя умела разговаривать сразу на трех языках – научном, бытовом и приблатненном. Иногда эти три языка смешивались, получалось очень весело. На своего шефа могла сказать, к примеру, «дистиллированный презерватив». Естественно, только дома. Иногда отрабатывала на Мирославове свой жаргончик. Но не злоупотребляла. В их обиходе превалировали приличные слова.
* * *
В театр Майя надела шелковое облегающее платье, подчеркивающее все ее женские прелести. Мирославов купался в славе победителя женских сердец. Да и сам завидовал себе. Достался ему изумруд с когтистой кошкой внутри.
Места Мирославова с Майей были в партере, в третьем ряду – сразу возле прохода.
– Очень удобно будет сбежать, – шепнул на ухо жене Мирославов, как только они уселись в видавшие виды бархатные кресла.
– Я смотрю до конца, – также в ухо шепотом предупредила Майя. – Мы редко бываем в театре, да и деньги государственные экономить надо.
Спектакль начался. Какая-то бодяга с мужем, который изменял жене с парикмахершей.
Мирославова все время подмывало воспользоваться близким проходом. Майя крепко держала его в кресле. А в антракте сказала, что ни черта он не понимает в искусстве.
– Слушай, а ты заметил, что эта парикмахерша и этот прохиндей целуются по-настоящему? Я в этом толк знаю.
Как было следователю не заметить непривычно живую игру этих персонажей. Блондинка целовала изменщика взасос. Было слышно. Несколько раз после таких поцелуев даже раздавались аплодисменты.
Во втором антракте решили сходить в буфет. Встретили знакомую Майи.
– Постой секундочку, я с ней переговорю.
Мирославов стоял и терпеливо ждал.
– Моя однокурсница, – сказала Майя. – Пригласила в гости вместе с тобой.
Звали подругу Зинаида, жила она с котом Зевсом в шикарной квартире, которую ей оставил отец-академик.
